 Автор |
Тема: Катаев, Вертер и кипение нацсамосозна (Прочитано 3079 раз) |
|
Guest is IGNORING messages from: .
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
 |
Катаев, Вертер и кипение нацсамосозна
« В: 02/01/08 в 22:31:26 » |
Цитировать » Править |
"Уже написан Вертер" и кипение нацсамосозна
(Полагаю, что "нацсамосозн" в расшифровке не нуждается. Можно бы, конечно, и "нацпатрсамосозн",
но это дало бы в данном случае неверные политические коннотации).
(1) В позднебрежневском, но все же еще брежневском 1980 году Наровчатов опубликовал
в "Новом Мире", где он редакторствовал, повесть Катаева "Уже написан Вертер". (Что
год был брежневский, существенно, так как в оба андроповских года опубликовать
это сочинение было бы уже невозможно).
Сюжет повести - Одесса, 1920 год; в ЧК забрали и понемногу расстреливают членов
двух подпольных групп - "англо-польской" (готовили выступление в случае подхода
поляков) и "врангелевской" (готовили выступление в случае высадки врангелевского
десанта). Среди подлежащих расстрелу по делу "врангелевской" группы - некий
художник Дима Федоров, сын художника же (реальный прототип - Виктор Федоров, сын
одесского художника Александра Федорова); согласно сюжету, он действительно
примкнул сначала к "врангелевской" группе, но почти сразу отошел от нее,
искренне признал Советскую власть и пошел не-за-страх-а-за-совесть работать в
советский изогит, малевать агитплакаты против того же Врангеля и вообще какие
скажут, и женился на сугубой большевичке Лазаревой, - вот только она была
сотрудницей Одесского ЧК и вышла-то за него по заданию ЧК, в рамках работы по
разоблачению "врангелевской" группы. По ее доносу Диму и арестовали.
Меж тем матушка Димы вспоминает, что когда-то до революции в ее доме был мельком
принят эсер Серафим Лось (он же Глузман; ныне он живет в той же Одессе; реальный
прототип - Андрей Соболь), который, в свою очередь, когда-то был товарищем по
каторге Макса Маркина (реальный прототип - Макс Дейч), возглавляющего Одесскую
ЧК. Именно Маркин является господином жизни и смерти всех арестованных этой ЧК,
в том числе Димы. Мать Димы бросается к Лосю просить его, чтобы тот спас ее сына
- уговорил Маркина пощадить и выпустить Диму именем их прежнего революционно-политкаторжанского
братства. Лось, услышав эту просьбу, тут же устремляется ее исполнять, и,
преодолевая яростное сопротивление Маркина с риском для себя, добивается
обещания Маркина тайно выпустить Диму; при этом Маркин заявляет, что отныне он
Лосю враг.
Исполняя данное Лосю слово, Маркин тайно выпускает Диму. Между тем с севера в
Одессу прибывает особоуполномоченный ЧК Наум Бесстрашный (прототип - Яков
Блюмкин) с поручением проконтролировать работу местных ЧК. Узнав о том, что Дима
был выпущен, Наум Бесстрашный приказывает расстрелять и Маркина, и Лося, и жену
Димы Лазареву, и исполнителя приговоров. Но и самого Наума в будущем расстреляют:
он любимец Троцкого и будет казнен за попытку работать тайным курьером Троцкого
после его изгнания (так оно с Блюмкиным в 1929 и случилось).
Все, конец основного сюжета. Почти у всех героев есть реальные прототипы, а сама
история сочинена на опять-таки реальный сюжет (Катаев и сам сидел в 1920 в ЧК по
делу той же самой "врангелевской" группы, что и Виктор-"Дима" Федоров), хотя и с
изменениями. Все повествование вращается вокруг деятельности ЧК. Катаев рисует
ЧК средоточием кровавого палачества, хотя соответствующих прямых оценок,
естественно, не дает.
Теперь обратимся к нац.составу действующих лиц - нам это потребуется. Вот список
всех персонажей "Вертера", национальность которых можно установить по тексту.
1. Наум Бесстрашный - работник и специальный уполномоченный центрального ЧК.
Активный революционный палач. Еврей с акцентом.
2. Макс Маркин, предгубчека Одессы. Активный революционный палач. Еврей с
акцентом.
3. Надежда Лазарева, сотрудница ЧК Одессы. Революционный палач (специальный
женский род от "палача" не образуешь). Русская из Петербурга.
4-5. Два сотрудника ЧК, приходящих арестовывать Диму. Ростовчане (говорят "с
неистребимым ростовским акцентом"), судя по описанию, один славянин, другой -
еврей или кавказец.
6. Китаец-часовой, военнослужащий спецотряда ЧК. Китаец.
7. Серафим Лось (Глузман). Еврей. Эсер; до 17-го года - эсеровский боевик, в 17-м
на службе Временного правительства, большевизма не принял и отошел от политики.
Рисуется Катаевым с почти неизменной иронией, как вредный слепец в политике, но
на эту иронию наслаиваются два совершенно разных дополнительных подхода:
враждебность ко всему, что касается эсеровской революционной активности Глузмана
до 18-го года, и сочувствие во всем, что касается отношения Глузмана к
большевистскому террору. Террор этот он осуждает принципиально, по первой
просьбе едва знакомой ему матери Димы бросается спасать от этого террора хоть
кого-то, вытряхивает из Маркина обещание пощадить Диму, не отступаясь от этого
требования, даже когда Маркин грозит его застрелить (этот эпизод - единственный,
где Катаев изображает Лося без всякой иронии); когда Лось получил ложное
известие о том, что Диму все-таки расстреляли (в списке расстрелянных-то его
проставили), он двинулся в ЧК убивать Маркина за нарушение слова.
8. Дима Федоров. Русский. Рисуется Катаевым с жалостью к его физическому телу и
нескрываемым презрением ко всему остальному (исключая тот факт, что он не трус).
"Женственная натура", тряпка, ложится под всякую силу или то, что ему таковой
кажется. Примкнул к заговору "врангелевцев" по инерции белой власти в Одессе и
под обаянием соответствующей романтики, после этого почти сразу раскаялся,
принял душой большевистскую власть и романтику революции, не за страх, а за
совесть малюет агитплакаты; однако, слыша, что Врангель в Крыму оправился,
начинает подумывать, что, может, зря он малевал свои агитплакаты против Врангеля,
может, будущее не за красными? Точно так же пленяется Лазаревой как воплощением
жизненной грубой силы (да еще и революционной). По отношению к матери неизменно
и беспощадно безответствен по полной непривычке думать о том, как на ней
сказываются его поступки.
9. Федоров-старший, отец Димы. Русский. Велеречиво-изысканная скотина. При
подходе красных бросил жену и сына в Одессе им под власть, а сам с певичкой
сбежал в Константинополь.
10. Лариса Германовна Федорова, мать Димы. Судя по отчеству, немка (реальную
мать реального Федорова звали Лидия Карловна, что только подтверждает сказанное).
Ничего плохого о ней Катаев не говорит.
11-12. Венгржановские, брат и сестра. Поляки. Арестованы ЧК как участники "англо-польского"
заговора, приговорены к расстрелу, держатся как герои.
13. Полковник Вигланд, англичанин. Арестован ЧК как участник "англо-польского"
заговора, приговорен к расстрелу, держится как герой.
14. Фон Дидерихс. Немец. Арестован ЧК как участник "англо-польского" заговора,
приговорен к расстрелу. Держится, как и все прочие участники этого заговора, как
герой.
15. Карабазов. Русский, приказчик мануфактурного магазина. Арестован ЧК и
приговорен к расстрелу, по-видимому, за частную коммерцию. На смерть идет с
видимым напряжением, но без всяких мольб и т.д., в порядке "психической
самозащиты" с нарочитой кропотливостью сосредоточиваясь на узелке с вещами;
16. Вайнштейн. Еврей-коммерсант, арестован ЧК и приговорен к расстрелу за
частную коммерцию. На смерть идет с видимым напряжением, но без всяких мольб и т.д.,
в порядке "психической самозащиты" пританцовывая и напевая .
17. Одесская еврейка, у которой Дима Федоров снимает комнату. Когда Федоров,
отпущенный из ЧК, является туда, с ужасом отказывается его пустить (официально
было объявлено, что он расстрелян, так что всеми он воспринимается как беглец из
ЧК) и, отдав ему его вещи, выпроваживает на все четыре стороны. Рисуется в целом
без одобрения и без порицания - за укрывательство лиц, подлежащих расстрелу и
приговоренных к расстрелу, большевики беспощадно расстреливали укрывателей;
расстрелять обсуждаемую квартирохозяйку могли бы и за недонесение о появлении
Федорова (доносить она не пошла). Та же ситуация была потом повторена немцами по
отношению к неевреям, укрывавшим евреев или не сообщавшим о них (первых -
расстреливать обязательно, вторых - опционально).
18. Кейлис. Еврей. Бывший меньшевик, ныне беспартийный, завхоз в каком-то
учреждении, выдает пайки. Никакой роли в сюжете не играет.
Все. У всех остальных персонажах "Вертера" нац.принадлежность неизвестна. У
одного ее как будто и вовсе не может быть: следователь-чекист, допрашивающий
Диму Федорова, до поступления в ЧК был молодым маляром, снедаемым жаждой стать
художником и комплексом неполноценности; он поступил в художественное училище,
рисовал преимущественно пейзажи, но не удержался там и вылетел - теперь мстит
всему проклятому старому миру за эту неудачу. Этот явный, пошаговый клон Гитлера,
пересаженный Катаевым в ЧК, едва ли может иметь какие-то реальные характеристики
именно потому, что он - пересаженный в ЧК молодой Гитлер.
Для уяснения дальнейшего надо иметь в виду, что аппарат ЧК в тексте просто одно
в одно списан с реальности 1920 года, как, впрочем, и все остальное, кроме
клонированного Гитлера. Возглавлял ЧК, когда там сидел Катаев, Макс Дейч (прототип
Маркина, еврей), как и в "Вертере", работал там полный интернационал, как и в "Вертере",
Яков Блюмкин (прототип Наума Бесстрашного) был в 1920 фаворитом Троцкого и
особоуполномоченным ЧК, как и в "Вертере" (в реальности, правда, не известно,
посещал ли он Одессу в этом качестве в 1920; зато точно известно, что он был
прислан в этом году в Крым в качестве контролера от центрального ЧК и Троцкого -
проследить, чтоб Бела Кун, Землячка и особотоделы РККА осуществляли порученные
им массовые расстрелы оставшихся в Крыму белых и буржуев с должным рвением, без
послаблений и коррупции).
Надо сказать, что я не встречал при работе с материалами о Катаеве таких, скажем,
прецедентов, чтобы какие-либо русские /восточнославянские
ораторы выражали по поводу этого текста негодование в связи с усмотренной ими
там русо/восточнославянофобией - а ведь при достаточном градусе вздорности
могли бы и выразить: из 5 героев "Вертера", заданных там как
восточные славяне, двое - палачи-чекисты, третий - негодяй, бросивший семью и
драпанувший в Константинополь, четвертый - слякоть, под обаянием силы красных
кинувшийся малевать им агиплакаты, а последний - единственный, про которого
ничего плохого (впрочем, и хорошего) не известно - просто приказчик
мануфактурного магазина. Ничего себе проценты получаются - если, конечно,
доехать в своем деменциальном развитии до того, чтобы их тут считать. Но
желающих это делать на описанный маневр не нашлось. Пароксизмы нацсамосозна
случились у граждан совершенно противоположных устремлений. Чему в
следующих постах последуют пункты...
(2) Анекдотическим эпиграфом к дальнейшему мог бы стать истинно гениальный пассаж
Куняева: "Так что честь советского еврейства в разборках на тему “Кто виноват”
спас из писателей, может быть, единственный праведник Юрий Домбровский. Да ещё в
какой-то степени Валентин Катаев, если вспомнить “Уже написан Вертер” (после
чего он был объявлен антисемитом)". [Тут прелесть, собственно, в том, что Катаев
ни в какой степени не еврей, не говоря о том, что виноваты у него не "евреи" и
не "русские", и даже не китайцы, а в точности и именно
пламенные революционные палачи - уж кто там они ни на есть].
Далее россыпь - просто то, что мне попалось в разное время при поисках информации о "Вертере".
(3) В "Электронной Еврейской энциклопедии" нашего времени (http://www.eleven.co.il/) [создана на базе Краткой еврейской энциклопедии, изданной в Иерусалиме в 1976-2005 годах Обществом по исследованию еврейских общин в сотрудничестве с Еврейским университетом в Иерусалиме] cказано академически, но все равно величественно:
"В СССР широко распространилась тенденция приписывать евреям все отрицательное,
что было в русской революции и революционном движении. Она нашла выражение даже
в произведениях серьезных писателей, где отчасти служила прикрытием критики
большевизма. Так, Ю. Трифонов в повести «Старик» рассказывает о жестокости
большевиков-евреев при проведении политики расказачивания; В. Катаев в повести «Уже
написан Вертер» (1980) — о жестокости чекистов-евреев".
(4)/ В своих недавно опубликованных мемуарах-дневнике учитель-методист Леонид Лещинский
под 1980 годом отмечает: "Послал в "Крокодил" памфлет "Встреча", получил
издевательский ответ... Сколько еще есть головотяпства, волокиты, бюрократизма [это не в связи с "Крокодилом"]... В журнале "Новый мир" 6, 1980, прочитал статью В.Катаева
"Уже написан вертер" - черносотенная вещь, в номере 6 за 1978 его же статья "Мой
алмазный венец", оказывается идея 12 стульев это его, он благосклонно подарил ее
брату /Петров - это псевдоним брата Катаева, чтоб не путали/, образ Остапа
Бендера взят с работника уголовного розыска. Думаю над проблемами связи
обществоведения и физики: принципы диалектики, законы диалектики, есть
необходимость разработать систему межпредметных отношений".
(авторская публикация мемуаров-дневника: http://zhurnal.lib.ru/l/leshinskij_leonid_abramowich/doc116.shtml )
Тут надо со всей принципиальностью подчеркнуть, что "Встреча", может, и памфлет,
но "Вертер" и "Венец" - решительно не статьи.
(5) Литератор Николай Климонтович. [Воспоминания] "Далее везде" // Октябрь. 2000. N.11
"Здесь к месту припомнить забавный случай, который даже меня, воспитанного в
сугубо либеральном духе, несколько покоробил. Тем более что произошел он в
редакции “Нового мира”, на который я тогда еще возлагал надежды. Только что
вышел номер журнала с катаевской очень хорошей повестью “Уже написан Вертер”, и,
оказавшись в кабинете наедине с одной из самых прогрессивных редакторш журнала,
я поздравил ее со столь удачной публикацией, полагая наивно, что делаю
комплимент. Каково же было мое смущение, когда дама внятно отчеканила: “А я знаю
людей, Коля, которые тем, кто хвалит эту гадость, руки не подают...” Лишь позже
выяснилось то обстоятельство, что хитрая лиса Катаев, отлично зная, что такое
оскал русского либерализма, организовал дело так: повесть была спущена
Наровчатову сверху; а подверглась она либеральным репрессиям, судя по всему, по
той причине, что, изображая застенки одесского ЧК 1919 года, автор не счел
необходимым скрывать, что чекисты в Одессе тех лет были сплошь евреи; причем
помочь делу никак не могло и то обстоятельство, что пытали и убивали они отнюдь
не только белых офицеров, но и своих же соплеменников–буржуев..."
Повесть, спору нет, хорошая. Две поправки: застенки изображены 1920 года, а
чекисты в "Вертере" - не сплошь евреи. Бывает, и хвалят не за то, что написано...
(6). В Револьте Ивановиче Пименове вскипело отнюдь не национальное, а классово- интернационалистическое
самосознание. Он обиделся за Блюмкина. У Катаева о казни Блюмкина/ Наума Бесстрашного
очередными гэпэушниками сказано: "и он бросился на колени перед... Он хватал их
за руки, пахнущие ружейным маслом, он целовал слюнявым ращинутым ртом сапоги, до
глянца начищенные обувшым кремом. Но все было бесполезно..."
Обидевшись, как сказано, за Блюмкина, Пименов указал:
"Я уже достаточно много знал об этой яркой личности [Блюмкине], но новой для
меня оказалась предсмертная фраза его: “А о том, что меня расстреляют, будет
сообщено в завтрашнем номере "Известий"?” Да, вот так-то держался этот убийца
Мирбаха перед собственной казнью, а вовсе не так, как придумал за него трус
Катаев в "Уже написан Вертер". А в истинности этого воспоминания Штейнберга [нквдшника,
рассказавшего про эту фразу Пименову] меня убеждает штришок: Блюмкин заботится о
публикации не в "Правде" (что ему "Правда" - узкопартийная газета!), но в "Известиях"
- всероссийском органе, слава которого восходит к легендарному даже для Блюмкина
1905 году..." (Револьт Пименов. Воспоминания. Т.2. м., 1996. С.234).
Тут надо несколько заступиться за Валентин Петровича. Рассказа Штейнберга он не
знал, а имажинист Вадим Шершеневич, хорошо знавший Блюмкина (подарил ему, кстати,
свой сборник стихов "Крематорий" с надписью: "Милому Яше - террор в искусстве и
в жизни - наш лозунг. С дружбой Вад. Шершеневич". Таких дарственных Бюлюмкину
было не занимать стать, была среди них и такая: "Дорогому товарищу Блюмочке от
Вл. Маяковского". Впрочем, такого памятника Блюмкину, какой возвел Николай
Степанович Гумилев, всем Маяковским и имажинистам было бы не создать и за
тысячу лет: "Человек, среди толпы народа застреливший императорского посла,
подошёл пожать мне руку, поблагодарить за мои стихи. Много их, сильных, злых и
весёлых..."),
- так вот, Вадим Шершеневич описывал Блюмкина по состоянию на начало 20-х
следующим образом (и вот эти-то повествования Катаев знал): «романтик революции...человек
с побитыми зубами... он озирался и пугливо сторожил уши на каждый шум, если кто-нибудь
сзади резко вставал, человек немедленно вскакивал и опускал руку в карман, где
топорщился наган. Успокаивался только сев в свой угол... Блюмкин был очень
хвастлив, также труслив, но, в общем, милый парень... Он был большой,
жирномордый, черный, кудлатый с очень толстыми губами, всегда мокрыми».
Где ж Валентин Петровичу на фоне таких свидетельств ближайших друзей Блюмкина
было догадаться о его доблестях? Кстати, Блюмкина и тут обидели: ничего о его
казни не написали. Ни в "Известиях", ни в "Правде".
(7) Все в той же "Электронной еврейской энциклопедии", в фундаментальной по объему
простыне "АНТИСЕМИТИ́ЗМ В 1970–80-е гг. [начало оглавления: Введение. СТРАНЫ
ЗАПАДА. Основные течения в современной антисемитской идеологии на Западе... ] (
http://www.eleven.co.il/article/15402 ) суровый приговор истории опять нашел
Валентин Петровича:
"На евреев возлагается вина не только за бедственное положение дореволюционной
России, но и за большевистские преступления: для спасения реноме советской
страны ответственность за эти преступления перекладывалась на евреев. Ярким
примером служит повесть В. Катаева «Уже написан Вертер» (1980), в которой
палачами русской интеллигенции выступают чекисты-евреи и только евреи".
Батальон стрелять не умеет! В смысле, читать. Жертв ЧК в "Вертере" только под
высоким градусом можно обобщающе назвать русской интеллигенцией, палачами-чекистами
там являются как раз не только евреи, а в той степени, в какой ими являются
евреи, это не Катаев придумал, а такова была суровая правда жизни (вернее,
смерти) в Одессе 1919-1920 года. Образ Катаева и Наровчатова, стремящегося в "Вертере"
спасти реноме Советского государства, тоже вызывает рыдания. Как _в
действительности_ отнеслась Советская власть к этакому спасению своего реноме,
будет изложено ниже, - озверела она, вообще-то.
(8) Литератор Игорь Александрович Дедков, дневник. Запись о "Вертере" от 11 июля
1980 года: "Такое впечатление, что это инспирированная вещь. В ней есть некое
целеуказание: вот кто враг, вот где причина былой жестокости революции. Троцкий,
Блюмкин (Наум Бесстрашный), другие евреи в кожанках… <…> Историческое мышление в
этом случае тоже отсутствует, т.е. оно настолько подозрительно и нечистоплотно,
что все равно [что] отсутствует… И неожиданная в старике Катаеве злобность, и
бесцеремонное упрощение психологии героев (на каких-то два счета)…"
5 октября 1980 Дедков комментирует совершенно правильную оценку "Вертера" Л.Лазаревым
("белогвардейская вещь"): "Я подумал, что, пожалуй, правильно: не антисоветская,
никакая другая, а именно белогвардейская, с "белогвардейским" упрощением
психологии и мотивов "кожаных курток" и с налетом антисемитизма".
Тут опять надо немного заступиться за Валентин Петровича. Где ж ему было знать,
что историческая реальность 1920 года только прикидывалась исторической, а по
сути была, подлюка, вовсе и не исторична, так что описывая ее фотографически (без
единого обобщения, кстати), он в смысле исторического мышления проявляет
подозрительность и нечистоплотность? Тут гегельянуться надо было основательно,
чтоб этакое себе представить и уяснить, что Макс Дейч был еврей исключительно в
сфере явлений, а в сфере сущности национальности не имеет вовсе.
(9) (В процессе подготовке этого материала наткнулся я, впрочем, на штуку, которая
чуть не заставила меня забросить сам материал, ибо что все перечисленные, равно
как и мы, грешные, как не бедные покинутые дети на фоне сочинения Михаила
Золотоносова "“Мастер и Маргарита” как путеводитель по субкультуре русского
антисемитизма. ИНАПРЕСС. СПб., 1995"? Случайные цитаты: "Однако у "Мастера" иной
генезис, его главный сюжетообразующий источник — романы совсем другого рода, в
первую очередь оккультные, но в специальной транскрипции: в виде смеси мистико-охранительной
традиции, оккультизма и антисемитизма, то есть увлекательных историй о зловещих
"еврейских тайнах"... ...Гипотеза: именно эта протосхема ("мировой жидовский
заговор") стоит за тем, что Воланд и его спутники держат в руках судьбы всего
мира, всемогущи, всезнающи, всепроникающи (вспомним, например, эпизод с глобусом
Воланда)". Что уж тут Вертер какой-то... Если кто хочет, вот отрывки: http://kataklizmi.narod.ru/000/mastimargsubra.htm Но, укрепясь против окружающего нас со всех сторон антисемитизьму, продолжим, вот только в порядке передышки приведем образец с другой грядки. Роман Владимира
Солоухина "Чаша". Читаем:
"Валентин Катаев в повести “Уже написан Вертер” пишет о своей юности в Одессе.
Его ведут на допрос. Его тоже должны были расстрелять, но в последний момент
заставили отойти в сторону. Дело в том, что отец Катаева был русский, чуть ли не
царский офицер (почему и арестовали юношу и приготовились застрелить), а мать
была коренная одесситка, по всей вероятности — еврейка. Она успела похлопотать
перед крупным чекистом (соплеменником), и таким образом юношу Катаева перед
самым расстрелом заставили отойти в сторону. Он остался свидетелем. А если бы
хлопнули вместе со всеми, не было бы свидетеля, как это и получалось во всех
остальных случаях. Итак, его ведут на допрос..."
Этот батальон умеет стрелять / читать даже хуже Электронной еврейской
энциклопедии! Хоть это и трудно. Пишет Катаев не о своей юности, а о юности
Федерова; мать и отец Катаева - самые что ни на есть русские (по отцу Катаев из
вятского северорусского духовенства, по матери - из малороссийского дворянства;
Катаевы - одна из классических вятских фамилий), матушка Федорова - тоже не
еврейка ни в реальности, ни в "Вертере", хлопочет она в "Вертере" не перед
крупным чекистом. а перед вовсе не чекистом - бывшим эсером, ныне писателем
Лосем-Глузманом, и не как перед соплеменником (которым он ей и не является), а
как перед человеком, который когда-то был принят в их доме... Отец Катаева был
не офицер, а учитель, отец героя "Вертера" - и вовсе адвокат...
Казалось бы: ну "Вертер" - не Велесова книга, напечатан кириллицей, возьми с
полки, проверь! Нет, сам-самородок, живой русский ум...
Возвращаемся к сам-самородкам - живым умам еврейским (и либеральным).
(10) Да, я опять об Электронной еврейской. Я не виноват, что она такая
большая, и что Катаев там поминается в столь многих статьях.
Статья "Советская литература" ( http://www.eleven.co.il/article/13878 ):
"В тот же период публикуются произведения, авторы которых стараются вскрыть негативную,
а порой и демоническую роль евреев в российской истории (романы И. Шевцова,
исторические романы В. Пикуля, повесть В. Катаева «Уже написан Вертер», 1980;
роман белорусского писателя И. Шамякина «Петроград — Брест», 1983, и другие)".
Тем более забавно, что при обсуждении возможности приема Шевцова в СП СССР
Катаев сказал, что если Шевцова туда примут, то он оттуда выйдет. Видать, своя
своих не познаша.
(11 ff.) Рекемчук, Иванова, либеральная общественность в целом.
(11) Наталья Иванова (Счастливый дар Валентина Катаева // Знамя. 1999. N. 11):
"...Либеральная общественность была абсолютно уверена, что Катаев — “свой”, и
именно поэтому столь болезненно отреагировала на “Вертера” — соответственно, как
на измену... Он не посчитался и с общественным мнением — в том числе той группы,
которую сам и взрастил. Плюнул в самую душу шестидесятникам — “Вертером”, не
оставлявшим сомнений в его почти физиологической ненависти к большевизму. Да и
от антисемитских подозрений в еврейском происхождении (от одесского акцента он
до конца жизни так и не избавился) Катаев здесь отрекается совсем недвусмысленно".
Интересная какая _либеральная_ общественность, которой можно плюнуть в душу
ненавистью к _большевизму_.
Но особенно замечательна непрошибаемая уверенность не только тогдашней, но и
нынешней Натальи Ивановой в том, что написав текст, в котором на месте реальных
евреев-сотрудников ЧК и представлены евреи - сотрудники ЧК, Катаев тем самым де-факто
опровергает антисемитские подозрения в его еврейском происхождении - то есть
еврей такого написать уж точно не мог, ни по мнению Ивановой, ни по мнению
подозревателей. Бедные люди, хорошо, что им не попалась в руки книжка Саула
Яковлевича Борового (Боровой Саул. Воспоминания. Москва - Иерусалим, 1993 / 5753)
со следующим пассажем (С. 77): «1 мая 1920 г. [в Одессе]...происходила
первомайская манифестация, и в ней впервые и, как мне думается, единственный раз
участвовала одесская ЧК. Шли под соответствующими плакатами и лозунгами. Их было
довольно много. Поражало большое число калек, горбатых, очень некрасивых,
уродливых, физически ущербных и обиженных людей и большой процент евреев...», -
а то они окончательно свихнули бы свои либеральные и почвеннические мозги,
пытаясь понять, как человек по имени Саул Боровой может не быть евреем...
(12) Из статьи Александра Рекемчука в Литгазете номер 40 за 2006 ("Подражание классику").
О "Вертере":
"Я и сейчас, перечитывая, цитируя эту повесть, всё больше постигая её смысл,
терзаюсь вопросом: что же нас – меня, в частности, – заставило тогда её
отвергнуть? И вдруг понимаю, что как раз то и заставило: она была слишком хорошо
написана.
Подобных сочинений, с жидоедской подоплёкой, и тогда уже было предостаточно....
Но они, как правило, были очень плохо, совсем паршиво написаны. И эта паршивость
с головой выдавала их авторов. От этих сочинений можно было просто отряхнуться
брезгливо – как от пыли, как от моли, как от тли. А потом вымыть руки с мылом.
Хотел ли Валентин Катаев, чтобы его книга оказалась в одном ряду с «Тлёй»? Нет,
конечно.
Он был одержим другой целью: сказать всю правду – без изъятий, без утаек. Но
стихия слова непредсказуема, опасна, как вообще опасны стихии.
Он лишь добавил акцент. И вдруг все акценты сместились…"
Страшные вихри гуляют в родной литературе. Вот опять же, и не думал Валентин
Петрович, сидючи в ЧК с таким-то реальным нацсоставом персонала, что сидеть в
ней и ждать расстрела еще можно, это с "либеральной" точки зрения относительно
комильфо, а вот попросту описать это сидение (опять же без всяких обобщений
вообще, что было, то и излагаю) - это уже, батенька, жидоедство в особо опасной
- ибо литературно качественной - форме.
(13) Пошла тяжелая артиллерия. С.Э. Крапивенский. Еврейское в мировой культуре. Волгоградский университет, 2001. С. 126 слл.:
"С началом «перестройки» и установлением «свободы слова» получает все права
гражданства третья градация в развитии субъективистской линии в освещении роли
евреев в истории России и ее культуры — ничем не прикрытое и по сути дела никем
не преследуемое очернительство... С установлением после 1917 года нового
правопорядка очернительство вынуждено было «залечь на дно», ибо противоречило
официальной идеологии интернационализма. в условиях же свободы (а вернее —
анархии) устного и печатного слова очернительство опрометью поднялось с этого
дна. Впрочем, накат очернительской волны начался еще до перестройки... Чем
дальше заходило в тупик позднесоветское общество, тем больше размышляющие об
этом тупике (экономисты, философы, публицисты) задавались вопросом: в чем
причина? И наряду с обоснованным ответом, аппелирующим к проблемам самоедской
экономики, к далеко не разумной внутренней и внешней политике, к уровню культуры,
к особенностям менталитета, к анализу деятельности на всех уровнях общества (ее
целенаправленности, профессионализма, интенсивности) все больше просвечивал и
другой ответ: во всем ищи еврея!
Очернительству прежде всего было подвергнуто участие и роль евреев в революции.
В художественной литературе одной из первых ласточек в этом направлении была
повесть «Уже написан Вертер» Валентина Катаева, до тех пор не отличавшегося ни
антидемократизмом, ни антисемитизмом. Проклятую революцию у Катаева делают одни
Максы Маркины с их «неистребимым, местечковым, жаргонным выговором», Глузманы и
Наумы Бесстрашные, так и не сумевшие «преодолеть шепелявость». Даже первомайские
пайки ржаного хлеба от имени Революции распределяет ни кто иной как еврей Кейлис.
(Прочитав повесть, я написал два письма. Первое — тогдашнему главному редактору
«Литературной газеты» Александру Чаковскому: «Меня как читателя и воспитателя
молодежи крайне тревожит то молчание, которое складывается вокруг повести В.Катаева,
опубликованной С.Наровчатовым в «Новом мире». Не буду повторять содержание
прилагаемого «Открытого письма», подчеркну только, что, на мой взгляд, такого
контрреволюционного и антисемитского по своему замыслу произведения,
маскируемого в то же время под борьбу с врагами революции, наши журналы еще
никогда не печатали. Был, конечно, Иван Шевцов с его антисемитским «во имя Отца
и Сына», но то был примитив, а повесть, которая встревожила меня, написана одним
из самых талантливых писателей».
Второе письмо («Открытое») было направлено мною автору повести и напечатавшему
ее главному редактору «Нового мира» Сергею Наровчатову. в конце обоих писем я
взывал к тому, что если одни имеют право писать и публиковать подобные вещи, то
другие должны иметь право открыто выступать против. Я надеялся, что у моих
адресантов хватит смелости опубликовать письмо и ответить на него. Но ответил
мне только зам. редактора одного из отделов газеты: «Baш отзыв о повести В.Катаева,
во многом справедливый, представляется все-таки слишком резким, категоричным и в
целом недостаточно доказательным ». Как говорится, и на том спасибо."
Опять батальон не умеет читать. Писать умеет, хучь донесения по поводу
контрреволюционной вылазки, хучь про еврейское в мировой культуре, а читать - не
умеет. Проклятую большевистскую революцию Глузман в "Вертере" не делает - он ее,
напротив того, не принимает (в частности, из-за террора, от которого пытается
хоть кого-то спасти). А эсеровские его дела - так это к Андрею Соболю претензии,
который до 18 года эсерствовал, а в 20-м в Одессе людей из лап Дейча спасал (за
что его ЧК и посадила на полгода), и который выведен в "Вертере" как Глузман-Лось...
А Маркин и Бесстрашный делают в "Вертере" - уж не знаю, всю или не всю мировую
революцию, а только делают они в "Вертере" ровно то, что делали их прототипы,
Дейч и Блюмкин, в суровой исторической реальности. К ней и претензии, опять же.
Не Катаев же назначил Блюмкина особоуполномоченным ЧК, а Дейча - предгубчека
Одессы.
Что и вовсе изумляет - это реакция Крапивенского на злополучного Кейлиса. Что
удивительного или неприятного для групповой репутации евреев в том, что в Одессе
какой-то завхоз, работающий в продовольственной системе города - еврей? Он же
беспартийный завхоз, а не палач. Он и при Шиллинге совершенно спокойно мог
работать в той же самой продовольственной системе...
(14) Пошла сверхтяжелая. Семен Резник, российский литератор, когда-то редактор серии ЖЗЛ, выдающийся
оратель за нашу национальную честь и борец супротив антисемитизьму, опубликовал
недавно, в 2004 и далее, цикл статей "Выбранные места из переписки с друзьями",
вышедший "в последнем за 2007 год номере толстого (на 376 страниц) русского
журнала «Мосты», поквартально издающегося во Франкфурте-на-Майне, Германия, под
редакцией В. С. Батшева". В сети есть масса копий. Так вот, там "Вертеру"
посвящен преогромный экскурс, который просто преступно не привести дословно.
Прошу вооружиться терпением, оно окупится.
"Сюжет шестой.
...В качестве примера того, как быстро в литературе набирает мощь антисемитская
струя, я назвал только что появившуюся повесть Валентина Катаева «Уже написан
Вертер…». Назвал, и тотчас пожалел о своей опрометчивости: ведь у Рыбакова с
Катаевым должны были быть давние отношения, а какие именно, я не имел понятия.
Куда может повернуть разговор, если их связывает многолетняя дружба и он
посчитает нужным «заступиться» за товарища!
Но Рыбаков очень резко отозвался о Катаеве, сказав, что хотя они соседи по даче
и нередко встречаются, но он давно уже не подает этому подонку руки.
Я сказал, что написал пародию на «Вертера…». Текст у меня был с собой, и я
охотно оставил бы ему экземпляр, но к этому он интереса не проявил.
...
Сюжет седьмой.
«Уже написан Вертер...» (Коленный сустав Катаева)
Данный сюжет служит прямым продолжением предыдущего, поэтому не нуждается в
обширном предисловии.
1.
22 ноября 1980 г.
Москва
Зам. гл. редактора "Литературной Газеты"
Е. А. Кривицкому.
Уважаемый Евгений Алексеевич!
Благодарю Вас за четкий и ясный ответ на мое письмо, адресованное А.Б.
Чаковскому. Разумеется, я вполне понимаю причины, помешавшие ему ответить лично.
Пожалуйста, передайте Александру Борисовичу мои самые искренние соболезнования.
Представляю, сколько требуется стойкости, чтобы перенести такое горе.
Я обратился к А. Б. Чаковскому не для того, чтобы заполучить его автограф, а
чтобы знать мнение редколлегии, которое, наконец, мною получено. Теперь остается
последовать совету предложить мою статью в "какое-нибудь другое издание", что,
однако, легче советовать, чем исполнить. Ведь если руководствоваться Вашей
логикой, то Машовцу не должны отвечать "Юность", "Октябрь", "Студенческий
меридиан", – вообще все те органы, которые он соизволил "негативно упомянуть".
Тем более нет смысла обращаться в те органы печати, которые Машовец "упомянул
позитивно". Рыцарские времена отошли в прошлое – кто же нынче станет выступать
против "своих" ради голого принципа! Такие журналы, как "Москва" и "Новый мир"
тоже отпадают: на родственные статье Машовца публикации этих журналов я не раз
пытался указать печатно, поэтому обращаться к ним не могу по моральным
соображениям, да и в деловом отношении это было бы бесполезно. Остается, как
видите, не так уж много "других изданий". К тому же их реакцию не трудно
предугадать: "Если те, кого так резко задел Машовец, отмалчиваются, то стоит ли
нам соваться!"
Молчание одних и растущее беспардонство других и приводят к тому разгулу
литературного хулиганства на почве национализма и шовинизма, какое мы наблюдаем
в последнее время в некоторых изданиях. Успехи этого "молодого" литературного
направления столь значительны, что к нему уже спешат примкнуть иные увенчанные
вполне заслуженными лаврами патриархи нашей литературы, что наиболее ярко
выразилось в последней повести В. Катаева ("Новый мир", № 6, 1980). Это повесть
о революции, причем, под соусом сновидений и галлюцинаций, революция
представлена как ужас и изуверство, творимые евреями, то есть в полном
соответствии с тем, как рисовали ее самые крайние черносотенные идеологи вроде
Дубровина, Пуришкевича, Маркова Второго.
К счастью для меня, "Литературную газету" В. Катаев не упоминает и потому
помещение критики в адрес этой повести не может быть воспринято как "защита
чести мундира". Пользуясь этим обстоятельством, я прошу опубликовать в газете
мою пародию на повесть В. Катаева (рукопись прилагаю). Надеюсь, Вас не затруднит
рассмотреть мое произведение в короткий срок и ответить по существу.
С уважением
С. Резник
член СП СССР
2.
Семен Резник
Коленный сустав
рассказ-пародия
Над повестью В. Катаева "Уже написан Вертер…»
Посвящается, сновидениям одного лирического героя, проживающего в подмосковном
поселке писателей “Переделкино” — согласно постоянной прописке.
Я снился поезду в обратном направлении. Только это был не я, а другой. Поезд
мчался сквозь каменноугольную ночь в спиральном пространстве сновидения, и чем
дальше было туда, тем ближе обратно. Волчья пасть паровозной топки с проворством
полуощипанного голодухой петуха, склевывающего кукурузное зерно, пожирала
крупные, поблескивающие слюдяными оконцами куски антрацита. Петух кукарекал, как
подстреленный воробей. Поезд видел сон, что не он, а другой видит сон.[15]
Старый лось с давно не лечеными зубами трубил в каменноугольной ночи жалобно и
протяжно, но полиловевшее ухо сновидения улавливало в утробных звуках зверя
неистребимый местечковый акцент. Лось был правым эсером-бомбистом; в его профиле
и вправду угадывалось нечто лосиное.
Настоящая фамилия лося была Глузман.
... Глузман.[16]
Огромный навозный жук сидел на стуле, втащенном на крышу конки, и извлекал из
виолончели, тоже похожей на жука, подрагивающие на рельсах серенады Брага.
Виолончель пела Брага с неистребимым местечковым акцентом.[17]
Они уже стояли на платформе советской власти, но поезд мчался не туда, а обратно,
и платформа сотрясалась оттого, что войска Пилсудского разбили армию Троцкого,
который никогда не командовал армией.[18]
Перпетуум-мобиле нервной системы.
Обнаженное дерево желудочно-кишечного тракта.
Закатное солнце истекало морковным соком, как переспелый арбуз.
Вологодское кружево словонедержания.
. . . нет возврата.
Наум Бесстрашный, отставив ногу в шевровом сапоге, кокетливо сжимал в руке с
отрубленными пальцами маленький маузер. У Наума была курчавая голова, лицо было
юным, губастым, сальным, с несколькими прыщами и тупой верой в перманентную
революцию. Науму Бесстрашному снилось, что кто-то другой видит сон, как он
застрелил германского посла во славу Льва Давидовича. Маузер стрелял в посла с
местечковым акцентом. Ради Льва Давидовича Наум готов был не только залить
кровью всю необъятную Землю и весь бесшумный хоровод светил, но даже доставить
секретное письмо. [19] Наум картаво пакостил везде, где только мог. И где не мог.
Даже в параболическом пространстве старческо-младенческих снов.
Пол покрыт растертыми ногами. Кусочки пастельных карандашей – бледно-лиловых,
бледно-розовых, бледно-голубых, бледно-зеленых, бледно-бледных – напоминали
теплое материнское молоко ушедшего детства, "Пир в садах Гамилькара" и
неподвижные молнии над Голгофой, притаившейся в пыльной тени буддийского храма с
широким тазом и коротковатыми ногами.
Дима стоял на коленях возле тахты, а доктор со срезанными погонами гладил его по
колючим волосам и умолял бежать от гиблых мест, где все говорят с местечковым
акцентом.
Председателем губчека был бывший боевик эсер по фамилии Маркин. Фамилия всплыла
в седлообразном пространстве сновидения фиолетовым апельсином, заметно
подгнившим с другой стороны, и сказала сама за себя. Маркин с местечковым
акцентом изготовлял длинные проскрипционные списки во славу Льва Давидовича.
Лев Давидович был бывший левый боевик эсер.
Николай Александрович был бывший правый боевик-эсер.
Гришка Распутин был бывший левый боевик эсер.
Сен-Жюст был бывший правый боевик эсер.
Лаврентий Виссарионович был бывший левый боевик эсер.
Наводчица Инга была бывший правый боевик эсер.
ВСЕ говорили с МЕСТЕЧКОВЫМ акцентом.
Инга провела каменноугольную ночь с бывшим юнкером Димой, вставшим на платформу
советской власти. Инге снилось, как она обнимает давно не мытую Димину спину
сильными руками прачки, как широко раздвигает давно не мытые коротковатые ноги и
попискивает от удовольствия, а наутро, воткнув промеж Диминых лопаток маленький
маузер, с бабьим ревом ведет его в подвал губчека, откуда нет возврата.
Революция уничтожала своих врагов, вставших на платформу советской власти.
Сильными руками прачки Инга вымыла давно не мытые ноги и стала жевать кору
ближайшего дерева, но не от голода, а от отчаяния. Она знала, что та
каменноугольная ночь никогда больше не повторится.
Робеспьер, Сен-Жюст, Дантон, Демулен, Маркин, Вайнштейн, Лось по фамилии Глузман,
наводчица Инга с жирным задом и коротковатыми ногами буддийского храма, Наум
Бесстрашный по фамилии Блюмкин, германский посол по фамилии Мирбах, Троцкий по
фамилии Бронштейн, сын Троцкого по фамилии Седов дружно танцевали фрейлахс,
высоко подкидывая коленки.
... коленный сустав.
В то грозное время, эру, эпоху Я был увлечен романтикой революции и страшно
боялся попасть в выложенный закопченным кирпичом подвал губчека. Но это было
давно. И неправда. И Я был не тот, а другой. Я, который был не Я, бойко торговал
метафорами с местечковым акцентом, а не каустической содой. [20]
К тому, что было, больше нет возврата.
... нет возврата.
Я не Я, и лошадь не Моя, и сны не Мои, а чужие. М.б., лошадиные сны.
Я, который не Я, истребил свой местечковый акцент и сделался потомственным
дворянином. Оказалось, что к этому есть возврат.[21]
... есть возврат.
Моему Я снилось всякое, но до семидесяти лет Я желал видеть сны про одну только
гуманность и доброту Великой Революции. Как мятежный парус на лазури теплого
моря и холодного неба, Муза моего Я наполнялась ласковым ветерком безупречно
славянско-арийских образов Гаврика и Родиона Жукова, Вани Солнцева и капитана
Енакиева. Я, который не Я, не искал бури и откладывал иные сновидения до тех
времен, когда Революция вложит в ножны свой карающий меч.
Дождался. Вложила.
Зараженное вирусом инфекционной желтухи солнце сновидения вкатилось в пыльную
тень буддийского храма и осветило миллионы голых фосфоресцирующих трупов,
которые всего только за последнее столетие забили все подвалы вселенной.
Галактикам тесно стало водить бесшумные хороводы, и они, высоко подкидывая
коленками, выплясывали зажигательный фрейлахс.
...коленный сустав.
Пусть у всех болит душа от ужасов войн, революций, политических убийств, казней,
контрреволюций, освенцимов, хиросим, нагасак. У Я, который не Я, болит только
коленный сустав.
Острая боль в правом колене заставляет проснуться, и Я видит солнце и свежую
хвою, заглядывающую в распахнутое переделкинское окно. Не сразу утихает боль в
правом колене, и Я шагает к письменному столу одной левой. [22]
Левой! Левой! Левой!
И вот уже дряблые пальцы с аккуратными лунками ногтей мягко постукивают по
клавишам новенькой пишущей машинки, в которой ни одна буковка не выскакивает и
не западает.
... Полубезумный старик с головою Ницше...
...Сыпнотифозный запах вокзала смешивался с кислой вонью виражфиксажа...
... Время перестало существовать, так как вокруг уже чернела ночь и пахло
петунией...
Жертвы века сплелись в один неразделимый клубок с мучениками догмата и, жадно
пыхтя, с ожесточением уничтожали друг друга. Виноватых не было -- кроме тех, кто
говорил с местечковым акцентом.[23]
... И ковался, ковался загадочный круг, стучали буковки пишущей машинки, таща за
собой...
Я, который не Я, за долгий кощеев век выучился у алмазных учителей плести
кружева словес из всего, что угодно. Я любит многозначительность двойных
интервалов. Я такое загибать умеет, что – о-го-го! Ни слова единого в простоте.
Только вот доброта и гуманность Великой Революции для Я теперь отработанный пар:
из них уже выжаты все метафоры. Но не зря на дне святого колодца памяти
откладывались кошмарные сновидения. Я, который загибать умеет, умеет и из
жестокости Революции плести узоры, словно мороз, леденящий окна деревенских
домишек. А чтобы на контру клюнул советский журнал, всего только и надо –
придать узорам местечковый акцент.
Революция уничтожала своих врагов – это не пойдет.
Революция уничтожала своих врагов с местечковым акцентом – двусмысленно.
Революция с местечковым акцентом уничтожала своих врагов!
Лев Давидович стоял в центре круга, поблескивая местечковым пенсне без оправы, и,
вращаясь, как ощипанный петушок на спице, дирижировал неистребимо местечковыми
взмахами сжатой в кулак руки. А Ленин был болен.
Сгрудившиеся вкруг мученики догмата, заложив большие пальцы рук за вырезы
нэпмановских жилетов, выглянувших вдруг из-под комиссарских кожанок, высоко
подкидывая коленками в такт зажигательной музыке, которую навозный жук в
засаленной ермолке все еще извлекал из другого жука, втащенного на крышу конки,
танцевали фрейлахс пополам с каустической содой.
«Если враг не сдается, его уничтожают», сказал Лаврентий Виссарионович и
коротковатыми пальцами поправил пенсне без оправы. «Если враг сдается, его тоже
уничтожают», -- сказал Виссарион Лаврентьевич и, выпотрошив Герцеговину Флор,
набил ее прелестями старую прокуренную трубку. «Самый опасный враг – друг», --
сказал Павел Иосифович, выпуская из вонючей пасти струю черного паровозного дыма.
Лаврентий Виссарионович – он же Виссарион Лаврентьевич, он же Павел Иосифович –
был лучшим другом железнодорожников, писателей и евреев, а также всего
остального человечества. В мудрых высказываниях корифея всех наук
натренированное ухо сновидения безошибочно улавливало неистребимый местечковый
акцент.
"Бойтесь национализма. Яд..." (Короленко).
"Короленко был прежде и больше всего величайший гуманист, для которого каждая
человеческая жизнь такая величайшая ценность, равной которой нет на земле". (Катаев)[24]
"Я всегда смотрел с отвращением на безобразную травлю еврейства в нашей печати,
травлю, идущую о бок с возрастанием всякой пошлости и с забвением лучших начал
литературы". (Короленко)
Уже написан "Уже написан Вертер…".
"Все может проститься человеку: прелюбодеяние, убийство даже. Но никогда не
простится прелюбодеяние словом" (Л. Толстой)
"Пахнет белый керосин".
3.
Ответом на направление этой пародии в ЛГ стал телефонный звонок Е.А. Кривицкого.
Он сказал, что повесть Катаева действительно неудачна, но выступать против нее в
такой форме не следует, так как у Валентина Петровича большие заслуги, он
коммунист, Герой Социалистического Труда.
На это я возразил, что с Героя и спрос должен быть большим. Е.А. Кривицкий
ответил:
-- Да, вы правы, но есть мнение, что эту повесть лучше вообще не критиковать.
Чтобы не привлекать к ней внимания.
-- Чье это мнение? – спросил я.
-- Ну, понимаете, есть такое мнение… Только я вас прошу, не обращайтесь по этому
вопросу к Александру Борисовичу. Его лучше не беспокоить, мы должны беречь его
время.
Я заверил, что беспокоить его шефа не буду, и положил трубку
...
В начале 1986 года (я уже более трех лет жил в США) в «Литературной газете»
появилось большое интервью Валентина Катаева. Оно показалось мне настолько
характерным для менталитета официозных «инженеров человеческих душ», для которых
«прелюбодеяние словом» стало не только профессией, но и второй (нет, первой!)
натурой, что я посчитал необходимым его прокомментировать. Статья была
опубликована в газете «Новое русское слово» 8 февраля того же года (воспроизвожу
с некоторыми сокращениями).
"Семен Резник
Откровения мнимого интеллигента
Один из недавних номеров «Литературной газеты» открывается обширным — на целую
полосу — интервью с Валентином Катаевым...
Не скрою, имеются у меня особые мотивы поговорить о Катаеве. Хотя я с ним не
знаком, наши пути однажды пересеклись. Это было в 1980 году, когда в «Новом мире»
появилась повесть Катаева «Уже написан Вертер...» В этой вещи, в обычной для
позднего Катаева «странной» манере, под видом бессвязных старческих сновидений,
воссоздаются картины чекистских зверств в Одессе в 1920 году. Внешне смелая
повесть на поверку оказывается образцом трусливого угодничанья и прямой подлости.
Bсe выведенные в ней зверствующие чекисты обрисовываются – в бредовых
сновидениях лирического героя – евреями, троцкистами и еще, на всякий случай,
бывшими эсерами. Так что большевистская власть оказывается в стороне. Ложка
правды растворена в такой огромной бочке лжи, что это прямая профанация истории
и — при всей искусности Катаева — профанация искусства.
Прочитав «Вертера», я обратился к жанру пародии. Рукопись я направил в ту самую
«Литгазету», которая теперь осчастливила читателей катаевским интервью. Моей
пародией она их, естественно, не осчастливила.
По слухам, у Катаева были в связи с выходом «Вертера» неприятности: в закрытом
ателье Литфонда ему отказались вне очереди сшить пыжиковую шапку. (Может быть,
поэтому на фотографии, которой сопровождается интервью, Катаев снят в кепке
довоенного покроя.) Но главное, о чем позаботились власти, — это о том, чтобы
оградить Героя труда от критики. Пусть, живописуя чекистов, он малость перебрал
против дозволенного, зато евреям врезал пониже пояса, а именно этого требовала
задача «текущего момента». Это Герой труда и учуял своим безошибочным собачьим
обонянием, натренированным за многие десятилетия преданного служения режиму... "
5.
К статье я приложил рассказ-пародию «Коленный сустав», чтобы опубликовать оба
материала в связке. Но в «Новом русском слове» появилась только статья. Когда я
обратился за разъяснениями к сотруднику, готовившему мои материалы к печати, он
сказал, что в пародии «ничего не понял». Почему не уведомил меня, что намерен
публиковать статью без пародии, он объяснить не мог.
6.
Прошло еще два года. В Советском Союзе набирала обороты перестройка. Печать
осмелела настолько, что на читателей хлынул поток публикаций, немыслимых еще
совсем недавно. В Вашингтоне стали появляться писатели, еще недавно «невыездные»,
из тех, чьи лучшие произведения годами путешествовали по редакциям, не находя
дорогу к печатному станку. И вдруг они стали публиковаться! На наши жадные
расспросы о том, что происходит в стране, многие отвечали: «Сами не понимаем, но
пака печатают». Даже такой сервильный журнал как «Крокодил» настолько осмелел,
что опубликовал известную по самиздату пародию Зиновия Паперного на
сталинистский роман Всеволода Кочетова «Чего же ты хочешь?», написанную еще в
1972 году. Из-за этой маленькой пародии у автора были большие неприятности: его
подвергали проработкам, исключили из партии, сняли с работы, надолго перестали
печатать. Об этом он рассказал в остроумном предисловии к публикуемой пародии.
Меня это надоумило послать в «Крокодил» и мой «Коленный сустав» – тоже с
небольшим предисловием, из которого приведу заключительный абзаца:
«Валентина Катаева уже нет в живых. Его долгий творческий путь отмечен многими
взлетами и падениями. В целом, я думаю, плюсов больше, чем минусов: Катаев — это
не Кочетов. Поэтому кое-что в написанной более восьми лет назад пародии мне
самому сейчас представляется слишком жестким. Однако я не считаю возможным что-либо
вычеркивать или смягчать задним числом. Тем более что пародия направлена против
определенного круга идей, которые сегодня выражаются гораздо прямее и
откровеннее, чем тогда. Достаточно вспомнить об ученых мужах, которые сделали
своей профессией раскрытие всемирного заговора масонских мудрецов, или
рассуждения ученой дамы о "реакционных нациях", чтобы убедиться, что
затронутая мною проблема не отошла в прошлое. Не говорю уже о темпераментных
ораторах из общества "Память", для которых местечковый акцент служит
первопричиной всех маленьких бед и великих бедствий, когда-либо посещавших нашу
планету. Предлагаемая вниманию читателей пародия - это реплика в споре, который
не только не окончен, но сегодня еще более актуален».
В сопроводительном письме я написал: «Мне кажется, что, предлагая Вам этот
материал, я поступаю в духе гласности, и если Вы его опубликуете, то, вероятно,
поступите так же. Полагаю, что в любом случае Вы ответите на мое письмо».
Уведомление о вручении ко мне своевременно вернулось, но ответа я не получил...
8. [пункт 7 при нумерации пропущен самим Резником]
Прежде чем поставить последнюю точку в этом сюжете, я поплавал по интернету и
обнаружил, что катаевский «Вертер» не раз переиздавался в постсоветской России и
в оценках критиков получил самые высокие баллы. В Одессе эта маленькая повесть
издана отдельной книгой с пространным комментарием краеведа С.З. Лущика,
который проделал большую работу по идентификации персонажей и расшифровке
аллюзий. «Сергей Лущик сумел прочесть этот короткий катаевский текст так, что мы
всех живших в те трудные годы мучеников догмата почувствовали жертвами века», –
отмечает рецензент этого издания, указывая, между прочим: «Кстати, даже здесь
Валентин Петрович Катаев почти нигде не упомянул имя Ленина, "изящно" заменив
его Львом Троцким».
Куда уж изящнее! Кровавую свару учинил Ленин, но в официозные святцы он вписан
как «величайший пролетарский революционер, гений человечества, выдвинутый
русским народом», а, по Катаеву, он еще и эталон интеллигента. То ли дело
безродный «Иудушка» Троцкий, исправно служивший палочкой выручавший для умельцев
агитпропа, из коих Катаев был, конечно, одним из наиболее мастеровитых.
Больше всего меня изумил панегирик Вадима Скуратовского, известного киевского
филолога. Повесть Катаева он нашел «троекратно уникальной — и по обстоятельствам
своего появления в печати, и по содержанию, и по фантастической виртуозности
письма». По его мнению, «Катаев с невероятной — не то что для своего возраста, а
для самых зрелых периодов мировой литературы — художественной силой “на площади”
всего лишь примерно в два печатных листа изобразил красный террор времен
Гражданской войны, военно-коммунистическое предвестие террора сталинского. При
этом — ни одного реверанса в сторону идеологии, тот террор оправдывающей либо
замалчивающей».
Ни одного реверанса? Значит, валить преступления Ленина и его шайки на Троцкого
– это не реверанс в сторону официальной идеологии! И перекрашивать
большевистских головорезов в эсеров с местечковым акцентом, – это тоже не
реверанс!
Статья В. Скуратовского открывается интригующе: «Россия, особенно советская, —
страна совершенно невероятных цензурных инцидентов. В отношении не только
литературных запретов, но и главлитовского “печатать разрешается”. Именно так и
надо понимать появление в беспросветно скучном, “послетвардовском” “Новом мире”
(1980, № 6) повести Валентина Катаева “Уже написан Вертер”».
Увы, ничего невероятного в этом «цензурном инциденте» не было. Если бы в повести
содержалось то, что в ней углядел В. Скуратовский, то до главлита она бы просто
не дошла: ее вернули бы автору с вежливым (в лучшем случае!) отказом,
объясняющим его идейные «просчеты». Катаев, конечно, не был убежденным
антисемитом, но он хорошо знал правила игры, чуял, откуда и куда дует ветер.
Чтобы сделать повествование о безумных чекистских зверствах «проходным», он
перевел стрелку террора с большевистско-ленинских рельсов на еврейско-троцкистские,
соорудив из сновидений своего героя «фантастически виртуозную» иллюстрацию к «Протоколам
сионских мудрецов». «Невероятный инцидент» здесь состоит только в том, что Вадим
Скуратовский, автор весьма нетривиального исследования «Протоколов…», не
заметил «протокольного» стержня повести Катаева.
«Когда повесть была написана, – вспоминает В. Скуратовский, – мне, тогда
беспросветному литературному аутсайдеру, позвонили из “Литературной газеты” и
осторожно спросили, как я к ней отношусь. Я ответил несколько гиперболически:
пожалуй, это — лучшее из всего, что я когда-либо читал на всех известных мне
языках, всех известных мне литератур всех их периодов... Мне тотчас же заказали
рецензию. Но не успел я ее дописать, как в редакцию ворвалась стоустая
литературная молва самой высокой либеральной пробы: повесть-де антисемитская,
сомнительный автор и сомнительная направленность».
Любопытное свидетельство! Значит, «признавая», что повесть Катаева «неудачная»,
Е. Кривицкий пудрил мне мозги! Ведь в то самое время «Литгазета» искала такого
рецензента на «Вертера», который вознесет это произведение до небес, как
величайшее достижение мировой прозы. Сорвалось не по вине «литературной молвы
либеральной пробы», а из-за спущенного из высших сфер указания – молчать о «Вертере»
как рыба об лед, чтобы не обижать Героя Труда. Вот почему во все «сто уст»
либералов был всунут кляп, так что ни одного, хотя бы самого осторожного
критического отзыва на «Вертера» не появилось. Пострадал, как выясняется, и
панегирик Вадима Скуратовского. Это было, конечно, обидной несправедливостью. Но,
как гласит народная мудрость, часто повторявшаяся товарищем Сталиным, а до него,
кажется, Лениным, лес рубят – щепки летят ".
...
[Примечания С. Резника]:
[15] Для не читавших повесть Катаева привожу из нее некоторые фрагменты:: «Убегают
рельсы назад, и поезд увозит его в обратном направлении… Кто он? Не представляю.
Знаю только, что он живет и действует во сне… Пространство сновидения, в котором
он находится, имело структуру спирали, так что, отдаляясь, он приближался, а
приближаясь, отдалялся от цели… Улитка пространства…».
[16] В повести: «Человек обрел форму: Серафим Лось. Да, именно он. Писатель…
Ходили темные слухи, что он боевик-бомбист. В его профиле было действительно что-то
горбоносо-лосиное, сохатое… а на самом деле он был Глузман… Лось выбрал и
положил в косой рот с давно не лечеными зубами одну ландринку…»
[17] В повести: «Похожий на громадного навозного жука виолончелист втащил на
крышу конки стул, а потом и свой инструмент, так же, как и он сам, напоминавший
жука… И под звуки серенады Брага, которые вытекали из-под виолончельного смычка
как приторный фруктовый сироп, он с горечью понимал, что уже никакая сила не
может его вернуть обратно…»
[18] В повести «В конце концов, он уже стоял на платформе советской власти.
Довольно переворотов… Стремительно наступали белополяки, разбившие под Варшавой
Троцкого, который нес на штыках мировую революцию, хотя Ленин и предлагал мирное
сосуществование…»
[19] В повести «Карающий меч революции в руках Наума Бесстрашного… Недалеко от
кучи снятой одежды стоял Наум Бесстрашный, отставив ногу в шевровом сапоге, и
ему представлялось, что он огнем и мечем утверждает всемирную революцию… его
взяли с поличным на границе, с письмом, которое он вез от изгнанного Троцкого к
Радеку… хотя сновидение продолжало нести спящего в обратную сторону
непознаваемого пространства вселенной, населенного сотнями миллионов
человеческих тел, насильственно лишенных жизни за одно лишь последнее столетие в
результате войн, революций, политических убийств и казней, контрреволюций,
диктатур, освенцимов, хиросим, нагасак, фосфорических человеческих тел,
смешавшихся с водоворотом галактик…»
[20] В повести: «…как будто новорожденный мир русской революции состоял из Сен-Жюстов,
Дантонов, Демуленов, Маратов и Робеспьеров… Сзади комиссар с наганом, копия его
комиссара. В обоих нечто троцкое, чернокожее… На стене под знаменем висел
знакомый портрет: пенсне без оправы, винтики ненавидящих глаз, обещающих смерть
и только смерть… По приказу Маркина не в гараже, а прямо во дворе расстреляли
двух оперативников, укравших во время обыска золотые часы и бриллиантовую брошку…
У Маркина был неистребимый местечковый, жаргонный выговор… У него [Наума Бесстрашного], так же как и у Макса Маркина, был резко выраженный местечковый
выговор и курчавая голова, но лицо было еще юным, губастым, сальным, с
несколькими прыщами… Вайнштейн, как только услышал свою фамилию, до
неузнаваемости переменился в лице, поднял согнутые в локтях руки и, как бы
жеманно вытанцовывая фрейлахс, на цыпочках, осторожненько, осторожненько с
ничего не видящими безумными глазами протанцевал в коридор, вполголоса напевая
с сильным акцентом: «Каустическая сода, каустическая сода»…
[21] В повести «Кладбище в Скулянах» В. Катаев расписал свою родословную по
обеим линиям, восходящую к знатным дворянским родам и к православным протоиреям.
То был ответ критикам, недовольным «модернистским» характером его поздней прозы,
в чем они усматривали «космополитизм» и отрыв от национальных корней. Сколько в
повести «низких истин», а сколько «возвышающего обмана», не мне судить, но на
протяжении всей своей предыдущей карьеры Катаев своих дворянско-иерейских корней
не афишировал.
[22] В повести: «…и если бы не внезапная боль, как раскаленная игла пронзившая
коленный сустав, то оно [сновидение] занесло бы меня в эти траурные вихри. Но
боль вернула мне жизнь, и я, как бы всплыв из самых потаенных глубин сна на
поверхность сознания, увидел нормальное переделкинское утро, вертикально
проникающее в комнату сквозь синие полосы занавесок…».
[23] Повесть расцвечена вкраплениями стихотворных цитат – в основном из
Пастернака – в их числе знаменитые строки: «Наверно, вы не дрогните, сметая
человека. Что ж, мученики догмата, вы тоже – жертвы века», приобретающие в
катаевском контексте отнюдь не пастернаковский акцент.
[24] Из очерка В. Катаева о его встрече с В.Г. Короленко в Полтаве. "
[Конец цитаты из Резника].
***
Этот батальон до такой степени не умеет стрелять / читать, что это уже
оборачивается особым умением... Разбирать Резника подробно я не буду - не владею
необходимым образованием. Отмечу ключевые сны разума:
"Bсe выведенные в ней зверствующие чекисты обрисовываются – в бредовых
сновидениях лирического героя – евреями, троцкистами и еще, на всякий случай,
бывшими эсерами. Так что большевистская власть оказывается в стороне... Значит,
валить преступления Ленина и его шайки на Троцкого – это не реверанс в сторону
официальной идеологии! И перекрашивать большевистских головорезов в эсеров с
местечковым акцентом, – это тоже не реверанс!"
Троцкиста там нет ни одного, - какие троцкисты в 1920? Наум Бесстрашный любимец
Троцкого - так Блюмкин был любимцем Троцкого, это не в бредовых сновидениях
лиргероя, это в суровой реальности 20-го - и вправду вполне бредовой. Все прочие
чекисты с Троцким никак не связаны. Макс Маркин бывшим эсером в "Вертере" не
является, бывшим левым эсером его только называет в своей политической паранойе
его мелкая подчиненная Надежда Лазарева. Кстати, реальный Макс Дейч был в 1900-1908
и вовсе бундовцем, в 1909-1917 - членом американской социалистической партии, с
1917 - большевиком... Бундовского прошлого Маркина-Дейча Катаев в "Вертере" не
упоминает. Серафим Лось - и вправду бывший эсер, но он ни в какой большевистской
революции не участвует. Троцкий - сам второй после Ленина (а по делу в
Гражданскую - так, бывало, и первый) вождь большевистской шайки, они не из
разных переводов, так что "валить преступления Ленина и его шайки на Троцкого" - это несколько абсурдно поставленный вопрос, не говоря о том, что в "Вертере" на Троцкого свален исключительно поход на Вашаву
(а Ленину приписано, что он, мол, хотел с Польшей помириться, да приболел - тут оно и случилось), а чекистский террор ни единым словом не валится специально на Троцкого - а исключительно на большевизм как таковой. Вовсе не _все_ "зверствующие чекисты" в "Вертере" - евреи, см.
список выше, а те из них, кто в "Вертере" евреи, были евреями и в реальности, -
так что если вместе с Резником считать, что в "Вертере" революция нарисована в
духе Маркова-Второго, то останется только признать, что она ровно такой
и была. Перекрашивать в "Вертере" никого ни в кого не приходилось: кто как был
окрашен в жизни, тот ту окраску и сохранил в "Вертере".
(15). Подобьем итоги. Окинем взглядом вышеприведенную галерею (а также
литературоведческую историю "Вертера") и обнаружим следующий факт. Антисемитизм
в "Вертере" усмотрели - кто с ограниченной похвалой, кто с неограниченными воплями: авторы "Электронной
еврейской энциклопедии", Леонид Абрамович Лещинский, Револьт Иванович Пименов (?),
Николай Климонтович, Наталья Иванова, Игорь Дедков, Александр Рекемчук, Соломон
Крапивенский, Семен Резник, Анатолий Рыбаков, либеральная-общественность-имена-ты-их-Господи-веси.
Полный интернационал, как в катаевской ЧК.
О "Вертере" как о замечательной книге, правдиво отражающей то, что было [без всякого антисемитизма], в разное время отзывались: Куняев, Семен Лущик (который
в огромном комментарии доказал буквальную фотографичность "Вертера"), Вадим
Скуратовский, Наум Лейдерман.... Тоже полный интернационал плюс поли-идеологичность.
Тут уж скорее как в Добровольческой армии.
Сей факт (как и тот, что обобщенное национальное - или претендующее на таковое - мнение о "Вертере" высказано только в Эл.Евр.Энц. соответствующим вздорным образом) да послужит орлам уроком.
(16) П.П.С. Катаев был женат на еврейке, дети его - "галахические евреи". В
национальный момент в "Вертере" внесено два изменения сравнительно с реальностью:
опущена бундовская принадлежность Маркина-Дейча, спасение Димы-Виктора Федорова
передано от украинца Котовского (который его спас в 20-м на самом деле) еврею
Лосю-Соболю (который в Одессе спас в 20-м году из рук Дейча десяток человек, но
конкретно Федорова не спасал). Вот теперь действительно все.
|
|
 Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Ur
Живет здесь
Castigare ridendo mores
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 418
|
|
Re: Катаев, Вертер и кипение нацсамосозна
« Ответить #1 В: 02/02/08 в 07:06:36 » |
Цитировать » Править |
Да уж... Шикарная тема для диссертации "Противостояние Резник - Катаев, как предтеча сетевых конфликтов в Росии конца 20-го - начала 21-го века". 
|
|
Зарегистрирован |
...Держит в руце копие, тычет змея в жопие... (кажется из Олдей)
|
|
|
Zamkompomorde
Administrator
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль » email
Сообщений: 2640
|
|
Re: Катаев, Вертер и кипение нацсамосозна
« Ответить #2 В: 02/02/08 в 23:28:14 » |
Цитировать » Править |
Угу,есть такая веселая прослойка интеллигентов.Искатели антисемитов под кроватью,которые профессионально плачутся по этому поводу в жилетку,при любом удобном и неудобном случае.Впрочем,среди критиков представлена и менее забавная прослойка-те,кто похоже отменно понимает текст ,но толкует вкривь не из невежества.Подлинная причина-либо _нежелание_ узнать правду,либо желание _охранительное_ и _пропагандистское_,либо даже попытки скрыть,затушевать
"неудобную" информацию ,т.к. в их глазах это оправдано общественным благом.Порой наблюдается странное двоемыслие-в одной и той же голове.Принцип "как бы чего не вышло","не надо раскачивать лодку"..
Любая информация ,которая не стыкуется или прямо противоречит подобным взглядам,представителями этой прослойки рассматривается как антисемтиская.Независимо от намерений,взглядов,подлинных высказываний и подробностей биографии тех,кто вызвал недовольство этой части интеллигенции.С Катаевым иначе и быть не могло.
|
|
Зарегистрирован |
|
|
|
Lee
Живет здесь
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 1668
|
|
Re: Катаев, Вертер и кипение нацсамосозна
« Ответить #3 В: 02/05/08 в 11:58:36 » |
Цитировать » Править |
Моськи лающие на слона по любому поводу --вот резюме этой истории "Катаев и критики". Не было бы евреев --нашли бы что другое.
Как выразился насчет этого поколения Николай Тихонов -- "Зависть" --это не роман Юрия Олеши, а главная черта советских писателей"
|
|
Зарегистрирован |
|
|
|
Nadia Yar
Живет здесь
Catilinarische Existenz
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 4759
|
|
Re: Катаев, Вертер и кипение нацсамосозна
« Ответить #4 В: 02/05/08 в 12:15:09 » |
Цитировать » Править |
on 02/05/08 в 11:58:36, Lee wrote:
| Моськи лающие на слона по любому поводу --вот резюме этой истории "Катаев и критики". Не было бы евреев --нашли бы что другое. |
|
Э, нет, это реакция на конкретный "еврейский вопрос". Она вообще очень распространена. Если человек говорит о евреях то, что можно безо всяких опасений сказать о русских, татарах или кавказцах, ему немедленно приклеивают ярлык антисемита.
|
|
Зарегистрирован |
Я предлагаю для начала собраться, определить виноватых, расстрелять, а уж потом разбираться. (с)
Мой ЖЖ.
|
|
|
Antrekot
Bori-tarkhan
Живет здесь
CНС с большой дороги
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 16204
|
|
Re: Катаев, Вертер и кипение нацсамосозна
« Ответить #5 В: 02/05/08 в 12:26:56 » |
Цитировать » Править |
on 02/02/08 в 07:06:36, Ur wrote:
| Да уж... Шикарная тема для диссертации "Противостояние Резник - Катаев, как предтеча сетевых конфликтов в Росии конца 20-го - начала 21-го века". |
|
Вы не правы. "Противостояние Резник-Куняев" - или как-то так. Катаев в этом "конфликте" ни на какой стороне не участвовал.
С уважением,
Антрекот
|
|
Зарегистрирован |
Простите, я плохо вижу днём. Позвольте, моя лошадь посмотрит на это. (c) Назгул от R2R
|
|
|
antonina
Beholder
Живет здесь
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 2204
|
|
Re: Катаев, Вертер и кипение нацсамосозна
« Ответить #6 В: 02/05/08 в 13:11:12 » |
Цитировать » Править |
А Катаев не может пройти по разряду "в моем возрасте стоит бояться только Страшного суда", как выразился другой классик?
|
|
Зарегистрирован |
Нехай і на цей раз
Вони в нас не вполюють нікого
|
|
|
Kell
Живет здесь
Дело вкуса...
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 2889
|
|
Re: Катаев, Вертер и кипение нацсамосозна
« Ответить #7 В: 02/05/08 в 13:38:21 » |
Цитировать » Править |
У меня сложилось впечатление, что бояться "общественного мнения" такого типа Катаеву и в более молодом возрасте было не особо свойственно...
|
|
Зарегистрирован |
Никому не в обиду будь сказано...
|
|
|
Zamkompomorde
Administrator
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль » email
Сообщений: 2640
|
|
Re: Катаев, Вертер и кипение нацсамосозна
« Ответить #8 В: 02/05/08 в 14:54:37 » |
Цитировать » Править |
А какие неприятности,кроме выступлений всяких критиканов,могли грозить Катаеву?У него была к тому времени прочная
репутация классика,свое законное место в литературной советской иерархии и хорошие связи.Да и времена были вполне
вегетарианские.И подстраховаться он не забыл.
|
|
Зарегистрирован |
|
|
|
|
