Сайт Архив WWW-Dosk

Добро пожаловать, Гость. Пожалуйста, выберите: Вход || Регистрация. 06/01/23 в 08:00:05

Главная » Новое » Помощь » Поиск » Участники » Вход

Удел Могултая « Конфликт генерала Драгомирова... »

Удел Могултая    Сконапель истуар - что называется, история    Гражданская война на Юге России    Конфликт генерала Драгомирова... « Предыдущая тема | Следующая тема » Страниц: 1  Ответить » Уведомлять » Послать тему » Печатать    Автор  Тема: Конфликт генерала Драгомирова...  (Прочитано 3396 раз) Guest is IGNORING messages from: . Mogultaj Administrator Einer muss der Bluthund werden...     Просмотреть Профиль » Сообщений: 4173 Конфликт генерала Драгомирова... « В: 05/28/08 в 16:14:30 » Цитировать » Править   Конфликт генерала Драгомирова с монархистами в 1924 году и переписка Н.Е. Маркова (Маркова-2-го) и А.М. Драгомирова по поводу лозунга «За Веру, Царя и Отечество»   I   К началу 1924 г. главной организацией белой военной эмиграции в Югославии был т.н. «Совет объединенных офицерских обществ в Королевстве СХС» (образован в 1921 г.), объединявший все местные бело-офицерские организации. Всего в Совет об. оф. обществ СХС входило ок. 3580 чел., состоявших в инкорпорированных им организациях (офицеры, военные чиновники, военные священники и ряд членов их семей). Председателем этого Совета был престарелый (род 1851 г.) генерал-от-инфантерии Эдуард Экк, подчинявшийся Врангелю как Главкому Русской Армии.     Важнейшими из офицерских организаций, входивших с Совет, были Общество русских офицеров в Королевстве СХС (ОРО), председателем центрального правления которого был ген. Пржевальский, и Общество русских офицеров Генерального штаба в королевстве СХС, считавшееся одним из районных отделений Общества русских офицеров Генерального штаба в Европе в целом.  В масштабах всей Европы возглавлял это Общество ген. Влад. Мих. Драгомиров (его должность в Обществе именовалась «председатель центрального правления Общества русских офицеров Генерального штаба»).     Генерал-от-кавалерии Абр. Мих. Драгомиров, проживавший в Белграде, активно участвовал в жизни бело-офицерских организаций в СХС. Он возглавлял Общество русских офицеров Генерального штаба в СХС (в должности, именовашейся «председатель районного правления» Об-ва офицеров Генштаба [в целом]: поскольку  само Об-во офицеров Генштаба в СХС считалось районным отделением Об-ва офицеров Генштаба в целом, то руководящее правление первого именовалось «районным правлением» [по СХС]); таким образом, братья Драгомировы играли в жизни европейских организаций русских офицеров Генштаба ключевую роль: один из них возглавлял все их объединение, другой –  одну из главнейших его составных частей.   Кроме того, Абр. Мих. Драгомиров был председателем исполнительного бюро одного из важнейших местных отделов Общества русских офицеров (ОРО) в СХС (все это Общество, напомним, возглавлял ген. Пржевальский).   В-третьих, и в главных, Абр. Драгомиров был председателем исполнительного бюро всего Совета объединенных офицерских обществ СХС. Таким образом, если Экк  был, так сказать, «президентом» Совета объед. офиц. обществ СХС, то Драгомиров - «первым министром» того же Совета, т.е. вторым человеком в объединении всей бело-офицерской эмиграции СХС. В душе Экк относился к нему с некоторой ревностью, и позднее, в 1927 г. Врангель писал Барбовичу из Брюсселя: «Возьми хотя бы положение у Вас в Сербии. Разве старый Эдуард Владимирович, как ни непосильная ему эта работа [работа начальника IV, Югославского отдела РОВС, образованного в 1924 на базе все того же Совета объед. оф. обществ СХС], согласился бы привлечь к ней Абрама Михайловича?»*   [* «Ставя Родину выше лиц...» (из архива генерала И.Г.Барбовича) // Русское прошлое: Историко-документальный альманах. Т. 5. СПб., 1994. С. 130.]     Между тем в 1923 г. монархические группировки русской эмиграции вызвали к жизни создание особой сети русских офицерских обществ – «Союзы участников Великой войны». Вообще, в русской антибольшевистской несоциалистической и не-леволиберальной эмиграции этого времени четко выделялись два основных течения – «белое дело», представленное прежде всего командованием Армии, и фундаменталистский националистически-клерикальный монархизм, представленный прежде всего Высшим Монархическим советом Маркова 2-го (слово «националистический» я здесь употребляю в том смысле, какой оно имеет в политической практике сегодня, а не тот, который оно имело в словоупотреблении русской эмиграции, где «националистами» часто называли себя как раз сторонники «белого дела», а не Высшего Монархического Совета). И им самим, и всем окружающим разница между этими течениями была вполне ясна.     II   Идеология «белого дела» не подходила ни под одно из определений политического языка своего времени, - поэтому его вожди часто и называли его просто «белым делом» или говорили о «национальной идее». Как писал в своем циркуляре 1921 года Главнокомандующий Врангель, «Русская Армия [официальное название белой армии, состоящей под командованием Врангеля] не может быть названа аполитичной. Сама природа Гражданской войны зачисляент каждую из борющихся сторон в тот или иной политический лагерь, в данном случае – большевистский-интернациональный или антибольшевистски-национальный. Будучи прежде всего национальной, Русская Армия собрала под своими знаменами всех тех, кто в стремлении освободить Родину от врага народа, врага общего для всех национальных партий, борется за русскую национальную идею. Доколе эта борьба не закончена, вокруг Армии должны… объединиться все – от республиканцев до монархистов. …Впредь до выражения народом своей воли Русская Армия будет вести борьбу не за монархию, не за республику, а за Отечество. Будучи сам по убеждению монархистом я, как Главнокомандующий Русской Армией, вне партий»** .   [** Цит. по:  В.Г. Бортневский. Загадка смерти генерала Врангеля. СПб., 1996. С. 104.]   На современном языке эту «национальную идею» / идеологию белого дела следовало бы назвать чем-то вроде последовательного «социализированного персонализма» в применении к вопросам государственной, общественной и идейно-политической жизни. Две основные ценности, нераздельно составлявшие категорический императив «белого дела» - это :   (1) сохранение «личности» России как особого суверенного социума, живущего собственной жизнью, продлевающейся из прошлого в будущего, и руководящегося интересами собственного полноценного (в т.ч. этически полноценного) существования; обеспечение выполнения гражданином его стандартных обязательств перед этим обществом как особым союзом людей и перед государством как возглавителем этого союза.   (2) твердое соблюдение и обеспечение основных прав личности и собственности, понимаемых так же и в том же объеме, как эти права понимались «в среднем» в «цивилизованных европейских обществах» к концу XIX века; эти права рассматривались в рамках «белой» идеологии как воплощение (пользуясь словами того же Абр. Мих. Драгомирова) «вековечных общечеловеческих идеалов, которыми живет все культурное человечество», и «современного уклада жизни, мно¬гими тысячелетиями вырабатывавшемуся всем куль¬турным человечеством». Стоит отметить, что само понятие «общечеловеческих ценностей» как императив государственной и общественной жизни было впервые введено в истории русской политической мысли именно вождями белого движения (по мнению которых полноценное существования России и должно было выражаться в том, что она в суверенном «индивидуальном» формате, как особое исторически преемственное сообщество людей, реализовывала бы эти самые ценности. Все это вместе и называлось у белых «путем нормального государственного бытия», по выражению того же Драгомирова).   Легко заметить, что первый из только что указанных пунктов касался государства и обязанностней граждан перед государством, а второй – прав граждан и обязанностей государства по отношению к гражданам. Для белой «национальной идеи» в высшей степени характерно, что она не давала ни одному из этих пунктов первенства перед другим.   В то же время первый из обсуждаемых пунктов нуждается в комментарии, поскольку в современном политическом мышлении вообще отсутствует вся та проблематика, в рамках которой этот пункт был не просто актуальным моментом, а боевым живым лозунгом. Дело в том, что к концу XIX века общим местом для достаточно большого сектора «прогрессивной» (прежде всего социалистической) общественной мысли было то, что суверенные государственные сообщества – «политические нации», то, что в разговорном языке именуется «странами», а в научном – «социумами» - должны в ближайшем будущем отмереть или быть уничтоженными, что их отдельное бытие не имеет никакой самостоятельной ценности, что они – не более, чем сырье, предназначенное для растворения в грядущем всемирном человечестве. «Это чтобы в мире без Россий, без Латвий жить единым человечьем общежитьем», непременно безгосударственным и неирархеическим. Лозунги «Коммунистического Интернационала» или «Соединенных Штатов Европы», либерально-прогрессистское презрение к государственности, государственному принуждению и межгосударственной борьбе как чему-то «грязно-насильническому» (варварскому пережитку), социал-демократические обещания активистов II Интернационала встать в случае европейской войны против своего правительства и своей страны (номинально – против своей «буржуазии»), независимо от того, кто на кого напал (правда, эти обещания все же не были выполнены), пораженчество-ради-прогресса, открытая радость русских либералов поражению России в русско-японской войне, потому что оно проложит дорогу к кризису самодержавия и прогрессивным революционными преобразованиям, - все это разные проявления одного и того же подхода к делу, а именно: отрицания важности внутрисоциумных обязательств, разом скрепляющих социум внутри и противопоставляющих его внешнему миру; принципиальной безответственности по отношению к этим обязательствам; стремлению к их аннулированию, разрушению и преодолению (мирному или насильственному) с растворением в «мировой» (или хоть панъевропейской) прогрессистской цивилизации, которая якобы уже рождается на свет, разрывая и сокрушая сковывающие ее национальные перегородки, - и долг каждого передового человека помочь этому рождению, какого бы нарушения «старых» внутрисоциумных обязательств перед страной и государством это ни потребовало. Социалисты-интернационалисты, пацифисты, коммунисты, фабианцы, русские либерально-демократические общественные деятели 1917-го, выступавшие против смертной казни, министры из числа таких деятелей, считавшие из верности мировому прогрессу и лозунгу защиты западных демократий от центральных монархий (то есть всемирного начала прогресса от мирового начала реакции), что Россия должна воевать в рядах Антанты до последнего русского солдата, жертвуя собой для мирового прогресса, - все это были люди одного общего политического модуса, описанного выше.   Сейчас всю эту утопическую эсхатологию просто трудно себе представить. В современном мире ни одно сколько-нибудь влиятельное направление общественной мысли не верит в лозунг «всемирный земной рай без межгосударственных перегородок - об это место!», не числит строительство такого рая или продвижение к нему своей целью и не считает сегодняшний порядок жизни с его государствеными коллективами и соответствующими обязательствами всего лишь сырьем для скорейшей переработки в грядущее блаженство Нового Мира с Новым Человеком. Существование социума как особого союза считается повсеместно великой самоочевидной ценностью, а членство в нем расценивается, опять-таки, как ценное в высшей степени обязывающее дело. Все это – результат стремительного вымывания утопий из общественного сознания. Вымывание это было обеспечено двумя одновременными процессами:   - «обмещаниванием» культуры (вдохновенные элитарные изуверы вроде Ницше и т.п. теперь просто пройдут мимо общественного сознания – оно и отдаленно не дотягивается до того уровня интеллектуального и ценностного абстрагирования, на котором эти изуверы работают); - и повышением образовательного и жизненного уровня самого «обывателя» (попробуй-ка оторви его от его комфорта, бытовой техники, доступного безопасного секса и компьютерных игр ради тяжкого подвига раестроительства, тем более, что уровень его образованности возрос вполне достаточно для того, что каждую очередную мифологему рая и спасения он и саму-то по себе отвергнет с порога как абсурдную, даже независимо от того, требует ли она от него жертв). Поэтому сегодня просто трудно представить себе, к чему звало тогдашнее прогрессистское и социалистическое сознание – и чему, соответственно, противостояла белая идеология как идеология «Отечества» / «национальной России». Эти слова были знаками именно того, что Россия как сообщество людей не является сырьем для какого-то всемирного или лоекального раестроительства, что не подлежит она и какому бы то ни было растворению в «мире без Россий, без Латвий», что она должна остаться субъектом собственного суверенного государственного бытия, и что за все это следует драться оружием против любого «международного» сброда или внутренних доктринеров, упраздняющих, разрушающих или ослабляющих Россию как такой субъект.     Именно этот пункт обеспечил то кажущееся невероятным значение лозунгу «единой неделимой России», какое он имел при Деникине: присвоение суверенитета любой существенной частью страны (даже если она готова была реализовать его в «федерации» с прочими частями) на федеративном уровне) подрывало ту самую целостность России как особого социума, о котором шла речь выше. Тот же пункт определял отношение «белой» идеологии к этнокультурному и религиозному вопросам.   С одной стороны, «белое дело» предусматривало равноправие граждан любого этноса и вероисповедания как лиц и Россия для него была государством всего своего «Российского народа» (А.М. Драгомиров), - а для белых вождей это было понятие надэтническое, обнимавшее равно всех граждан страны. Тот же А. М. Драгомиров оперировал в своей публицистике понятием «многоплеменного Народа Русского», в который включал поголовно всех подданных Российского государства (А. М. Драгомиров. Белое движение и Р. О.-В. Союз // Часовой. 59. 1931), а Кутепов в своей программной речи 1929 г. заявил: «Говоря о русском национальном чувстве, я не хочу быть неверно понятым. Я сам великоросс, но я считаю не только неправильным, но и вредным с государственной точки зрения, когда клич «Россия для русских» понимается, как Россия для великороссов. Россия – не только Великороссия и даже не только Великая, Малая и Белая Русь: все народы, населяющие ее, без исключения, ее дети. Среди них не должно быть пасынков. Не поглощения русским племенем требует Россия от своих сынов, а любви к общей Матери. Россия не требует того, чтобы грузин или татарин отказались от своей национальной культуры, она не стремится к обезличиванию своих детей.   В нашем богатом языке, к сожалению, утратилось одно слово: «Россиянин», а между тем это слово нужно и даже необходимо — оно шире, чем слово «Русский». Все народы, населяющее Россию, независимо от их национальности, прежде всего — Россияне. Я верю, что освобожденная и возрожденная Россия будет именно — Россия для Россиян!» (Генерал Кутепов. Сб. ст. Париж, 1934. С.315). С другой стороны, сохранение утверждение именно русской (исторически русской, великороссийской) этнополитической традиции как государственной традиции возрожденной России было неоспоримой, не ставившейся под вопрос  частью «белой» программы. Основания этого белые вожди видели не в узко-эгоистической племенной солидарности («мы сами этнически русские и потому будем стоять за доминирование этнических русских в противоборстве с прочими», - так дело понимали многие крайне-правые вроде нововременца Михаила Меньшикова, умеренно-изуверского социал-дарвиниста по пониманию «расовой и племенной борьбы»***) и не в каких-то особенных достоинствах русского этноса (независимо от того, признавали ли они такие достоинства; о социально-психологических пороках русских как этноса в целом и россиян как «многоплеменного народа» в целом они, впрочем, писали достаточно много и достаточно резко), а именно в том, что Россия – не tabula rasa, не полигон и не сырье для обкатки идеологических схем, а особый социум с собственной личностью и жизнью – а при таком подходе первенствующая государственная роль именно русской этнополитической традиции автоматически и однозначно вытекала из самой истории России.     [***Сходное понимание дела было у самого Маркова 2-го: при обсуждении в Думе вопроса о еврейском равноправии он заявил, что «иудеи суть враги государства, и их нельзя вооружать знаниями, нельзя вооружать дипломами, нельзя ими засорять наши чиновные, судейские и профессорские места», - и в следующей же фразе сказал о еврее-депутате Нисселовиче, выступавшем в защиту равноправия: «Я вполне уважаю и не позволяю себе относиться отрицательно к тем мнениям, которые развиваются с этой кафедры иудеем, не боящимся признать, что он иудей, членом Думы Нисселовичем. Он защищает свою нацию, свое племя, я же уважаю всякого националиста, всякого человека, принадлежащего к тому или иному племени и защищающего его, ибо он обязан защищать свое племя. И когда говорит здесь член Думы Нисселович, я его уважаю, ибо он говорит то, что его совесть и долг обязывают говорить. Я не распространяю этого чувства на тех русских людей, которые становятся на точку зрения члена Думы Нисселовича, но его мнения я считаю достойными уважения». Таким образом, Марков признает за евреем «его право» отстаивать враждебные России интересы своего племени в ущерб русскому народу и государству, и в этом Нисселовича «понимает», - по его, Маркова, кодексу, так себя вести и надо. За собой и своим «племенем», Марков, разумеется, оставлял аналогичную свободу рук в отношении «враждебных» племен; впрочем, некое дополнительное моральное преимущество Марков оставлял своей стороне, потому что, по его мнению, она обороняла свое и в средствах церемонилась, а сторона Нисселовича посягала на чужое и в средствах не церемонилась. К 30-м годам, впрочем, Марков уже не думал, что тут надо как-то церемониться в средствах, и бурно поддерживал решение еврейского вопроса национал-социалистами (умер он в Германии в апреле 45-го)].   Аналогично решался вопрос религиозный. Магометанин (старинный дворянин из литовских некрещеных татар) ген. Юзефович, лютеранин ген. Бредов и атеист, номинально состоявший в православии, ген. Май-Маевский без всяких колебаний торжественно отметили освобождение Киева от большевиков православным молебном и панихидой. Командование Добрармии / ВСЮР / Русской Армии неизменно отдавало приказы о проведении в Армии религиозных мероприятий (не вполне отделяя, таким образом, «церковь от государства»), и без всякого «непредрешения» в своих программно-законодательных актах (сентябрьская «конституция» 1918 г.) твердо провозгласила Русскую Православную Церковь «первенствующей» в государстве (при полной свободе прочих вероисповеданий; сохранялась общая свобода совести и выбора веры или неверия, введенная Временным правительством.). В дополнительной особой декларации о взаимоотношениях церкви и государства (тот же сент. 1918) Командование провозгласило, что в деле «возрождения России» Русской Православной Церкви принадлежит «первенствующее место» среди всех конфессий и подтвердило, вслед законам Временного правительства (по выражению декларации – «в согласии с новыми началами, на которых создается государственная жизнь России»!), что РПЦ, как и все прочие конфессии, получает полную свободу во внутренних вопросах церковной жизни, но – тоже подобно всем прочим конфессиям -- должна находиться под наблюдением гос.управления исповеданий, следящего, чтобы постановления религиозных конгрегаций, включая РПЦ, не вступали в противоречие с узаконениями светского государства.     Собственно религиозно-фундаменталистских мотивов у всей этой политики не было. Систематические заявления вождей Белой Армии (как во время Гражданской войны, так и за границей) о том, что борются они исключительно за ценности, стоящие над партийными разногласиями левых и правых, означали – учитывая позицию левых по отношению к религии – что фундаменталистами белые вожди не были ни в какой степени и, независимо от их православия, не включали фундаменталистские и вообще церковные ценности в число тех вещей, за которые вели борьбу. И действительно, Деникин без колебаний отказался включать в лозунг Армии наряду с Отечеством еще и веру, «заявив, что это было бы ложью, фальшивою пропагандой, на самом деле этого нет в движении». А.М. Драгомиров (как и Шульгин) в своих печатных выступлениях всячески подчеркивал, что Армия дерется за ценности, являвшиеся базовыми для всех культурных обществ мировой истории (независимо, значит, от того, были ли доминирующие мировоззрения этих обществ христианскими, нехристианскими, догматическими, недогматическими и т.д.); уже самим этим утверждением четко устанавливалась вне/надцерковная и внеконфессиональная природа этих  ценностей. Проф. Ильин, сам твердо православный, с осуждением писал православному адогматику Врангелю (к полному сочувствию последнего) о Маркове 2-м, что «духовная культура за пределами православия для него почти не существует»! (И.А.Ильин и П.Н.Врангель: 1923—1928 гг. // Русское прошлое. Вып. 6. Спб., 1996. С. 226). Таким образом, в той (довольно скромной) мере, в какой «белое дело» выдвигало Русскую Православную Церковь на первое место среди всех конфессий в сотрудничестве с режимом и армией, это было просто данью РПЦ как традиционному национально-государственному институту. В вышеупомянутой сентябрьской Добрармейской декларации 1918 года об отношениях церкви и государства об этом говорится прямо: «в деле этом [возрождения России] Православной Церкви принадлежит первенствующее положение, подобающее ей в полном соответствии с исконными заветами истории» (выделение мое. – А.Н.).   Теперь обратимся к пункту второму, касательно прав и социальной опеки. Тут «белое дело» твердо предусматривало утверждение и охрану стандартных по меркам либеральных стран «цивилизованной» Европы 1913 года правовых гарантий личности и собственности для всего населения (принципиально добавляя к этому, однако, гражданское внесословное равноправие, в котором для России как раз ничего «обычного» не было) и предоставляло достаточно широкие, но твердо ограниченные необходимыми нуждами государственной и общественной безопасности свободы (примерно по той же модели, по какой это производилось в Польше или СХС), с безусловным запретом и преследованием всех организаций, пропагандирующих или готовящих насильственное («революционное») изменение государственного строя в любую сторону. На практике это означало политическое отторжение в оппозицию всех социалистических партий (поскольку все они относились к революционным лозунгам и методам одобрительно) и полный запрет их радикальных разновидностей. Твердая власть, со всей имеющейся у нее силой подерживающая нормальный государственный и правовой порядок, была для «белого дела» еще одним категорическим императивом. Наконец, в идеологию «белого дела» входило как неотъемлемый элемент и представление о том, что государство обязано заботиться о хозяйственном развитии страны, обеспечении для рабочих приемлемых условий труда (в т.ч. мерами рабочего законодательства; Командование белого Юга обещало, например, 8-часовой рабочий день), утолении земельного голода крестьян и недопущении их разорения и пауперизации (тут обнаруживается разительное совпадение целей с приоритетами Наполеона, смотревшего на дело следующим образом: империя должна специально, в том числе различными мерами вмешательства в экономику, заботиться о том, чтобы рабочие могли получить работу, позволяющую им не знать голода, да чтобы хозяйство крестьян было доходным и не разорялось; в остальном государство о положении масс может не беспокоиться, предоставив дело самой массе). При этом никакой принципиальной аллергии ни на «государственно-капиталистические / этатистские» методы экономической политики (государственное регулирование экономики, государственно-корпоративный сектор в экономике), ни на «либеральные» методы (поощрение свободного частного собственника и частного предпринимательства) руководители «белого дела» не проявляли.   III   За все перечисленное (то есть за выделенные и откомментированные выше пункты 1 и 2) белые готовы были воевать и принуждать ко всему сказанному страну силой, независимо от того, какая часть народа этого не хочет - хоть большинство - и насколько не хочет. Это и была идеология и аксиология «белого дела». В дополнение к этому у подавляющей части вождей и костяка Добрармии / ВСЮР / Русской Армии были дополнительные твердые мнения о том, что такие-то меры и институты лучше послужат обеспечению вышеизложенных ценностей, чем другие, - но вот воевать за эти институты и меры и принуждать к ним народ силой они не собирались и принципиально не считали это допустимым. Это касается прежде всего двух пунктов: вопроса о государственном строе (монархия / республика) и вопроса о социально-экономической политике. Подавляющее большинство белых вождей и офицеров не сомневалось, что республика в условиях России принесет ей вред, и что единственным государственным строем, «достойным» России и способным обеспечить ей могущество и нормальный общественно-правовой порядок, является ограниченная, то есть конституционная, притом достаточно авторитарная монархия с «твердой властью». Еще ген. Алексеев, как передает Деникин, «совершенно искренне определял свое убеждение в этом отношении и довольно верно – офицерские настроения: «Руководящие деятели армии сознают, что нормальным ходом событий Россия должна подойти к восстановлению монархии, конечно, с теми поправками, кои необходимы для облегчения гигантской работы по управлению для одного лица. Как показал продолжительный опыт пережитых событий, никакая другая форма правления не может обеспечить целость, единство, величие государства, объединить в одно целое разные народы, населяющие его территорию. Так думают почти все офицерские элементы, входящие в состав Добровольческой армии, ревниво следящие за тем, чтобы руководители не уклонялись от этого основного принципа».     В области социально-экономической подавляющая часть белых вождей считала, что ставку надо делать на частного собственника и частное предпринимательство, а прямое государственное вмешательство в экономику расценивала как делом вполне приемлемое и оправданное, но лишь в чрезвычайных случаях (признавая при этом необходимость государственного регулирования отношений труда и капитала вплоть до декретированияч 8-часового рабочего дня); объем государственного сектора в экономике не был для них принципиальным моментом, но в любом случае он не должен был подавлять сектор частный. Социалистическое огосударствление экономики они отвергали принципиально, хотя те или иные формы государственного регулирования, протекционизма и, при надобности, управления экономикой считали вполне оправданными.   Однако ни за монархию, ни за приоритет государственно-собственнического или частно-собственнического начала в принципах экономической политики государства воевать белые вожди не стали бы. Вот _в этих_ вопросах они подчинились бы выражаемой законным образом воле большинства.  Ср. сообщение о ген. А.П. Кутепове – наиболее жестком, пожалуй, по степени «монархической правизны» из крупных белых вождей Юга: «А. П. был по своим убеждениям монархистом, но благо России  он ставил выше своего политического идеала. Он не считал себя в праве предрешать судьбы российского государства, его формы правления. Он боролся прежде всего за отечество, за воссоздание национальной России. Для А. П., как и для Белой армии, это была высшая ценность, непререкаемая. Перед нею в рядах армии смолкали и стирались все политические разногласия. Еще в Галлиполи А. П. говорил: — У меня в лагере под одной палаткой спят республиканцы и монархисты. Но это не важно... Я знаю одно, что и те и другие выполняли свой жертвенный долг перед родиной, уверен и в том что в будущем, в нужный момент, они его выполнят снова...» (Генерал Кутепов. Париж, 1934. С.151). Ср. сходные высказывания Драгомирова о соотношении дела Добрармии с правыми и левыми. Аналогичные программные заявления Деникина и Врангеля делались непрерывно и действительно лежали в основе их политического курса. Во всех подобных вопросах вожди белого Юга сделали бы все, что могли бы сделать в пределах законов страны и своего влияния, чтобы подвинуть страну к тому, что они сами считали наилучшим (как и правомерно для любого гражданина), но категорически не шли бы на силовые акции.   Все это составляло разительный контраст с позицией Высшего Монархического Совета и примыкающих к нему «(крайне)-правых» - контраст, прекрасно осознаваемый и четко констатируемый обеими сторонами.   To be cont.     « Изменён в : 06/01/08 в 19:00:21 пользователем: Mogultaj » Зарегистрирован Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht olegin Живет здесь Я люблю этот форум!     Просмотреть Профиль » Сообщений: 3520 Re: Конфликт генерала Драгомирова... « Ответить #1 В: 05/29/08 в 19:07:18 » Цитировать » Править on 05/28/08 в 16:14:30, Mogultaj wrote: [b]    Кутепов в своей программной речи 1929 г. заявил: «Говоря о русском национальном чувстве, я не хочу быть неверно понятым. Я сам великоросс, но я считаю не только неправильным, но и вредным с государственной точки зрения, когда клич «Россия для русских» понимается, как Россия для великороссов. Россия – не только Великороссия и даже не только Великая, Малая и Белая Русь: все народы, населяющие ее, без исключения, ее дети. Среди них не должно быть пасынков. Не поглощения русским племенем требует Россия от своих сынов, а любви к общей Матери. Россия не требует того, чтобы грузин или татарин отказались от своей национальной культуры, она не стремится к обезличиванию своих детей.   В нашем богатом языке, к сожалению, утратилось одно слово: «Россиянин», а между тем это слово нужно и даже необходимо — оно шире, чем слово «Русский». Все народы, населяющее Россию, независимо от их национальности, прежде всего — Россияне. Я верю, что освобожденная и возрожденная Россия будет именно — Россия для Россиян!» (Генерал Кутепов. Сб. ст. Париж, 1934. С.315).     Золотые слова,ИМХО,произнес генерал-я под ними готов хоть сейчас подписаться.Вот вам и решение нацвопроса в нынешней России,а для ЕР это-руководство к действию и программный документ. Зарегистрирован Mogultaj Administrator Einer muss der Bluthund werden...     Просмотреть Профиль » Сообщений: 4173 Re: Конфликт генерала Драгомирова... « Ответить #2 В: 06/01/08 в 18:59:01 » Цитировать » Править Идеология крайне правых и Высшего Монархического Совета сводилась к «самодержавию-православию-народности», причем самодержавие и православие понимались  в религиозно-фундаменталистском трансцендентальном духе (как и в классическом, изначальном варианте этой триады), а народность – в духе, близком у современному радикальному этнонационализму.  Все это символизировалось лозунгом «За Веру, Царя и Отечество».   Замечательно, что внятно проговоренных _практических_ разногласий в том, как надо бы выглядеть политическому и экономическому устройству будущей России, между крайне правыми и «белым»/Добровольческим движением, Армией (признававшей своим Главкомом Врангеля как преемника Деникина и Алексеева),  можно сказать, и не было. И крайне правые, и руководители Добровольческого движения (исключая, и то едва ли полностью, Корнилова), и подавляющее большинство Армии по состоянию  на начало 20-х гг. считали своим политическим идеалом монархию с «твердой властью». При этом и правые,  и руководители «белого дела» считали необходимым некие общественные организации, представительства «от земли», реально разделяющие с монархом власть и тем самым его в какой-то мере де-факто ограничивающие, - монарху пришлось бы с ними считаться. Руководители и идеологи  «белого дела» считали обычно, что это должно быть  представительство, выбираемое самой землей «снизу», то есть некий вариант парламента. Крайне правые считали, что это должно быть представительство, кооптирующее «людей земли» само в себя сверху, то есть некий вариант правящей «тоталитарной» партии, наподобие фашистов в Италии, национал-социалистов в Германии и т.д. Однако в обоих случаях «земля» через своих представителей должна была разделять власть с монархом, и едва ли из-за  разницы в предпочтениях того или иного механизма репрезентации «земли» во власти -  выборного или кооптационного – сторонники «твердой власти» могли бы враждовать. Белые руководители и идеологи считали, что гражданское равноправие есть оптимальное состояние, достойное порядочного развитого общества, и раз уж его дали, то отнимать его нельзя. Крайне правые считали, что гражданское равноправие в любом состоянии есть дело вредоносное, но, раз уж его дали, не выдвигали конкретных лозунгов его отмены, а скрепя сердце признавали его и обещали – можно усмниться, насколько искренне - сохранить. В первую очередь разногласия здесь могли бы касаться еврейского вопроса, но поскольку крайне правые не выдвигали здесь никаких требований по части правоограничений, в практических лозунгах почвы для разногласий не было. Реституции дооктябрьской системы собственности после победы красных в  Гражданской войне не предполагали ни крайне правые, ни правое крыло руководителей Армии (например, Кутепов), ни их более либеральное крыло (как Деникин). Крайне правые требовали для Православия положения первенствующей веры фактически в качестве государственной религии. Добровольческая программа тоже требовала для него еще в 1918 г. положения «первенствующей веры» в государстве.  Однако те и другие признавали полную свободу совести – опять же, с разным отношением к ней, но признавали. Поскольку ни те, ни другие не выдвигали в качестве своего нерушимого принципа каких-либо конкретных положений о том, в чем именно должно выражаться искомое доминирование РПЦ, практическая сторона этого вопроса тоже не должна была, казалось бы, разделять стороны. Сам лозунг «За Веру, Царя и Отечество», открыто принятый крайне правыми, был, как многократно и совершенно искренне на всех уровнях признавали руководители и видные представители Армии и «белого дела», был священным и для них, и для Армии.   В итоге мы сталкиваемся со следующим поразительным явлением. В проекте Шульгина, озаглавленном «Основные положения для объединения и согласованных действий в деле свержения большевистской власти в России» (сейчас – в ГАРФ) и передающем  позицию Армии и ее руководителей, говорится: «Свобода совести и вероисповедания всех граждан Российского Государства должна быть незыблемым законом. Гонимая ныне Православная Церковь должна быть освобождена от враждебных ей уз, влияний и посягательств с обеспечением ей соборной свободы…. Населению без различий классов и национальностей должно быть предоставлено равенство гражданских прав».   А в постановлениях рейхенгалльского съезда 1921 г., сформировавшего  Высший Монархический Совет Маркова 2-го, говорится по тем же вопросам практически то же самое (!): «Равенство всех перед законом станут основой отношений как между отдельными лицами, так и между различными народностями в государстве. Вероисповедная свобода вернет душевный мир всему населению России»; «Православная Церковь, представляющая собой исповедание подавляющего большинства населения России, имеет значение первенствующей Церкви, причем однако сохраняется предоставленная в свое время, предшествующими законодательными актами, свобода исповедания остальных инославных и иноверных вероучений, признанных государственною властью». Существенная разница между  проектом Шульгина и постановлениями Рейхенгалльского съезда заключается в том,  что последний прямо вносит в программу восстановление монархии,  а Шульгин, в духе принципиального Добрармейского «непредрешения» говорит  лишь об установлении «Российской Государственной Власти по свободному волеизъявлению Русского Народа», не оговаривая заранее, какой должна быть эта власть.  Соответственно, рейхенгалльцы открыто выдвинули лозунг «За Веру, Царя и Отечество», руководители «белого дела» в ответ заявляли, что этот лозунг священен и для них, что они и сами монархисты, но что выдвигать этот лозунг (т.е. лозунг монархии) как свой открытый программный лозунг политически несвоевременно и принципиально неверно, так как борьбу следует вести не за форму правления, а за более важные вещи. Но поскольку было заранее известно, что Армия и ее руководители и идеологи,  как часть этого самого «Народа», решительно выскажутся в порядке «свободного волеизъявления» за монархию, а им, в случае их победы над большевиками ,  будут и  карты в руки, - то практической разницы между этими позициями и их реализациями не оказывалось.     И тем не менее обе стороны проявляли отчетливое и жесткое неприятие друг друга. Справа открыто провозглашалось, что открытое принятие лозунга «За Веру, Царя и Отечество» есть первейший и великий долг всякого патриота; тем самым  вопрос поднимался на принципиальную высоту, и Армия обвинялась в упорном отказе исполнить свой прямой национально-патриотический долг. В ответ Врангель заявлял, что на знаменах Армии начертано «Отечество», и он скорее сожжет эти знамена, чем допустит написать на них что-то иное. Поскольку справа никто и не требовал стирать со «знамен» слово «Отечество», а требовали только добавить к нему «Веру» и «Царя», то Врангель, получается, с такой яростью реагировал именно на идею такого добавления – при том, что он не уставал повторять, что он монархист, и сам обсуждаемый лозунг для него велик.  Когда в 1923 г. показалось, что Армия вскоре попадет под фактический контроль монархистов рейхенгалльского стиля, Врангель писал  конфиденциально Шатилову  с горечью: «Белое дело кончается…»; Гучков в письмах к Врангелю то называл, к полному одобрению Врангеля, рейхенгалльцев «черной бандой», то указывал, что договариваться с рейхенгалльцами бессмысленно, надо их просто «сломить». Сам Врангель, обсуждая проект периодического издания [Архива], выражающего позицию его, Армии и «белого дела», указывал: «Архив должен называться Белым. Содержание должно соответствовать названию – не быть ни Красным, ни Чорным»  (см. Бортневский В.Г. Загадка смерти генерала Врангеля. СПб., 1996. С. 28, 50, 56. Выделение мое). Таким образом, Врангель одинаково противопоставлял «белое дело»  и большевикам, и монархистам стиля Маркова 2-го, - в полном соответствии с нередко употребляемым у белых термином для обозначения крайних правых – «большевики справа».  Ильин, - по признанию Врангеля, замечательно выражавший идеологию «белого дела», - в статье «Черносотенство» писал: «Государство и государственная власть суть учреждения не классовые, а всенародные; их задача в созидании общего блага, а не личного, не частного и не классового [класс здесь – просто «та или иная, чем-то выделенная часть населения»]… Классовой диктатуре справа соответствует классовая диктатура слева. И в этом смысле можно было бы сказать, что большевизм суть “черносотенцы слева”, а черносотенцы суть “большевики справа”». Еще в 1918 Деникин, Алексеев и Драгомиров приняли у себя отъехавшего от донского атамана Краснова его противника, ген. Семилетова, и тот под покровительством Добрармии с их санкции  принялся формировать особый отряд «для борьбы с большевиками слева и большевиками справа»! Ген. Будберг, военный министр Колчака, именовал «большевиками справа» атаманов Семенова и Калмыкова за их беззаконные насилия и террор под лозунгом борьбы с большевиками*.     *Интересно, что тот же термин «большевики справа» употреблялся  и другими силами в другом смысле. Иногда так называли черносотенцев, пошедших на службу к большевикам из общей с ними ненависти к либералам и центристам (вроде  генералов Гутора, Клембовского и Бонч-Бруевича), или твердо считавших большевиков куда меньшим злом, чем центристов и либералов (проф. Никольский; для него, впрочем, эта позиция кончилась плохо: большевики его расстреляли, а тело его скормили зверям в зоосаде, как сами же сообщили его сыну, согласно записям Гиппиус [см. Монархист и Советы. Письма Б. В. Никольского к Б. А. Садовскому 1913-1918 //  альманах  Звенья. №2. М.-СПб., 1992. С. 340-377, тж. http://sociodinamika.com/lib/nik_sad.html]). Социалисты и анархисты же нередко называли «большевиками справа» самих белых и еще более правые группировки вместе с ними.   Что же могло вызвать такое ожесточенное самопротивопоставление с обеих сторон, если практические аспекты их программ не имели, казалось бы, существенных различий? Ответ прост: системы ценностей, продиктовавшие эти программы и отношение к их постулатам. Cам лозунг «Вера, Царь, Отечество» как словесная формула был священным для обеих сторон, но все слова этого лозунга они понимали совершенно по-разному, и эти понимания были вписаны в несовместимые ценностные парадигмы. Применительно к институту самой монархии это было блестяще сформулировано Я. Бутаковым (Бутаков Я. А. Русские крайние правые и белое движение на Юге России в 1919 г. // Гражданская война в России : События, мнения, оценки: Памяти Юрия Кораблева. М., 2002. С. 440):     «Несмотря на изрядную непопулярность лозунга Учредительного собрания в белогвардейской среде, их концепция государственного строительства предусматривала yчреждение российской государст¬венности представительным конституционным собранием, созывае¬мым после окончания Гражданской войны. Это собрание предпочитли именовать «Народным» или «Нацио¬нальным». При этом планировались разные варианты как избира¬тельного закона, так и контроля за деятельностью избранного нa его базе собрания. В любом случае белое движение разделяло концепцию народного суверенитета - правда, такого, который помог бы отсечь от представительных учреждений возможно большее число социали¬стов. Последняя концепция, o чем не всегда вспоминают, самым не¬двусмысленным образом противостоит идее наследственной монар¬хии, усматривающей источник власти в воле Всевышнего, поддер¬жанной мнением Церкви и подтвержденной освященной веками тра¬дицией и механизмом наследования власти. Политическая доктрина русского традиционализма предyсматривает именно такое отноше¬ние к монархии. Конституционная монархия, возможности и даже желательности введения которой  не скрывали многие идеологи и руководители белого дела, никак не соответствовала традиционалистскому принципу».   Аналогично обстояло дело и со всем остальным – и это не забывалось и ничем не перекрывалось ни при каких обстоятельствах*. Однако это коренное различие в ценностях, их балансах, принципиальных ограничениях («структурных барьерах» в нынешней терминолгии») и императивах на политическом и лозунговом языке того времени вообще нельзя было выговорить сколько-нибудь четко и кратко – повторим, что даже совершенно несовместимые отношения сторон к политическому и религиозному строю будущей России передавались _одной и той же  формулой_ про Веру-Царя-Отечество, и соответствующую несовместимость  приходилось выражать посредством разного употребления этого лозунга! Именно поэтому руководителям и идеологам «белого дела» было проще выражать обсуждаемую разницу с помощью цветовой символики (противостояние «белых» и «черному», и «красному») или  кличек («большевики справа»), чем проговаривать ее в обобщающих политических формулировках – последнее было вообще невозможно, ибо политико-идеологическая терминология того времени просто не содержала нужных слов и не имела понятий, отражающих нужные категории (да и нынешняя недалеко от нее в этом смысле ушла). Обсуждаемую разницу можно было чувствовать, понимать, передавать описательно, - но нельзя было подвести под какую-либо идеологическую и политическую номенклатуру. Сам факт этой невозможности белые тоже понимали, и именно его имели в виду, когда повторяли всюду, что «белое дело» и его суть стоят по ту сторону/ поверх разногласий между левыми и правыми, выше противоречий между партиями – то есть именно что она не может быть втиснута в графы действующей партийно-политической номенклатуры.   *Ср.: Марков 2-й потом активно поддерживал Гитлера и его политику в еврейском вопросе до самого конца – Шульгин отшатнулся от Гитлера из-за его бандитских методов – Ильин считал значительную часть германских антиеврейских мер 1933-1934 гг. черным пятном на режиме, однако слишком незначительным по злостности и недостаточно твердо укрепившимся, чтобы по наведению от него выносить режиму конечный приговор, - а когда эти меры лишь закрепились и ужесточились, именно такой приговор и вынес (хотя к евреям никакой любви не питал). Еще в 1944 году Краснов, разделявший рейхенгалльские позиции, отказывался наотрез иметь дело с РОА (Туркул, А.М. Драгомиров и др. как раз в нее вступили), потому что та в своих программных документах ничего не говорила «о жидах», а просто провозглашала будущее равноправие всех народов России – без оговорок и исключений (Власов и его сотрудники почему-то придавали немалое значение тому, чтобы не оскоромиться лишний раз какими-то резолюциями против евреев, и отстаивая эту позицию, шли  на разные хитрости: например, когда на переговорах Краснова и Власова Краснов резко предъявил Власову ту претензию, что в его декларации ничего не говорится «о жидах», Власов ответствовал, что «говорить о жидовском вопросе не приходится», потому как  и без того  «отношение народа к жидам вполне определенное», и ничего менять в декларации не надо. – Краснов справедливо усмотрел в этом ответе увертку и лишь усугубил  свое неприятие Власова).     При таких условиях рейхенгалльцы и их союзники инспирировали в 1923 г. создание особых  офицерских обществ, не подчинявшихся Врангелю как Главнокомандующему.   Зарегистрирован Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht Страниц: 1  Ответить » Уведомлять » Послать тему » Печатать Перейти к разделу: ----------------------------- Новости -----------------------------  - Вечная новость: Правила. ----------------------------- Арда, Эа, далее везде.... -----------------------------  - Отрывки, взгляды, нечты   - Квенты и амбарканты   - Все прочее - литература. И ее ведение. ----------------------------- Вавилонская Башня -----------------------------  - СТРАНА ХАТТИ   - Вавилонская библиотека   - Вавилонская Блудница и ее обычай   - Поучительные рассказы и назидательные истории ----------------------------- Прикладная этика и теология -----------------------------  - названная так, ибо здесь ----------------------------- Гехаймполитик -----------------------------  - Унд унгехайм аух ----------------------------- Сконапель истуар - что называется, история -----------------------------  - Крывия, Литва, Беларусь   - Общие вопросы и древняя история   - Большой Вавилон => Гражданская война на Юге России   - Монгол Шуудан   - Прочее и разное   - Новая и новейшая история   - Альтернативная история   - Околоистория Центральной и Восточной Европы   - Материалы по катарам ----------------------------- Бель-летр -----------------------------  - Спойлеры и Дисклэймеры   - Уголок Лапочки   - CRITIQUE ВОЗРОЖДЕННАЯ   - Прочие авторские тексты ----------------------------- Разное -----------------------------  - Занимательная этнография   - Коаппс, коаппс, брекекекс   - Вольная слушательня   - Юмор   - Дела сетевые и удельские   - Кроме людей « Предыдущая тема | Следующая тема »

Удел Могултая
YaBB © 2000-2001, Xnull. All Rights Reserved.